заметив, достала из сумочки черный зонт и раскрыла его у себя над головой. Такой ее Турецкий и запомнил: стоящей под дождем с черным зонтом над головой. В этой картинке было что-то зловещее.
Через три дня Лариса Павловна Кизикова, двадцатидвухлетняя студента МГУ, удавилась в квартире своего отца, намотав полотенце на змеевик ванной комнаты.
Глава двенадцатая
ПОСЛЕДНИЙ ПОЛЕТ
1
Бутылка коньяку подходила к своей половине. («К лучшей своей половине», — как любил говаривать Константин Дмитриевич Меркулов.) За последние десять минут Меркулов и Турецкий успели обсудить многие жизненно важные вопросы: как утеплить яблони на даче у Меркулова, куда лучше прятать заначку от жены, как бороться с женской стервозностью, а также чем лучше закусывать кальвадос и нужно ли его вообще закусывать. Наконец Меркулов решил, что Турецкий созрел для главного вопроса вечера. А прозвучал он так:
— Что скажешь, Саня?
Турецкий наморщил лоб.
— А что тут говорить? Ты и так все знаешь.
Таким был ответ. Однако Меркулова он не удовлетворил, поэтому он поставил вопрос ребром:
— Уточни!
— Ладно, — согласился Турецкий. — В общем, так. Следствие не собрало доказательств виновности Бориса Берлина. У нас нет доказательств, что этот взрыв был выполнен по его заказу. Поэтому четыре часа назад я отпустил господина Берлина на все четыре стороны. Да еще и извинился перед ним за незаконное временное задержание. Таким образом, уголовное преследование в отношении Берлина прекращено. Копию постановления, со всеми подписями и печатями, я вручил Берлину при нашей последней встрече — из рук в руки. Наш голубок свободен и может лететь куда пожелает!
Меркулов взъерошил седые волосы и пристально посмотрел на коллегу.
— А сам-то как чувствуешь? — поинтересовался он. — Насчет Берлина и его участия в этом деле.
— Честно?
Меркулов кивнул:
— Честно…
Турецкий вздохнул.
— Ладно, если тебе интересно… Я полагаю, что не кто иной, как Берлин, навел вояк на главарей следственной группы, пришивших дело Михаилу Храбровицкому. Наши вояки боготворили Храбровицкого. Видели в нем своего мессию! Избавителя! И естественно, что они решили его выручить. Правда, способ нашли самый бестолковый и кровавый. Однако… — Турецкий поднял указательный палец, — никаких конкретных действий в этом направлении Борис Берлин не совершал. И заказа на убийство не давал. Налицо был так называемый эксцесс исполнителя. Исполнители сами поняли, что им делать. Кого ликвидировать!
Турецкий разлил коньяк по рюмкам. Друзья чокнулись, и рюмки благополучно опустели. Меркулов и Турецкий задумчиво пожевали по дольке лимона.
— Что ж, Саня, — сказал Меркулов, — следствие по взрыву твоя бригада провела на высоком профессиональном уровне и в кратчайшие сроки. Самое время ждать наград и поощрений. По крайней мере, я буду об этом ходатайствовать.
— Замечательно! — кивнул Александр Борисович. — Может, хоть на этот раз орден дадут. Кстати, от медальки я бы тоже не отказался. Но только если к ней прилагается премия.
— Приложим, будь спокоен, — поддержал коллегу Меркулов. — А пока — разливай. Выпьем за Поремского и обоих Грязновых. Они тоже потрудились на славу.
— Согласен, — сказал Турецкий. — Но при одном условии: дашь мне на завтра отгул?
— На завтра? Отгул? — Меркулов подумал и покрутил седовласой головой. — Нет. Но так и быть, можешь приехать на работу на час позже.
— Фашист, — сказал Турецкий и наполнил рюмки.
Время подходило к десяти часам вечера…
На следующее утро Александр Борисович проснулся с головной болью. А проснулся от телефонного звонка. Протянул руку к телефону, но увидел на тумбочке стакан воды и сперва взял его. Глотая воду, снял трубку:
— Ну.
— Александр Борисович? Это Истомин.
Турецкий чуть не захлебнулся от неожиданности.
Вытер мокрый рот ладонью и ответил максимально бравым голосом:
— Да, Игорь Михайлович, я вас слушаю!
— Константин Дмитриевич сказал мне, что вы готовите дело к сдаче. И что решили с утра поработать дома.
— Так и есть, — немедленно подтвердил Турецкий, радуясь находчивости Меркулова.
— Александр Борисович, не могли бы вы подъехать ко мне?
— Хорошо. Когда?
— Прямо сейчас.
— Да, Игорь Михайлович. Непременно! То есть безусловно. То есть…
— Ну так я вас жду. И постарайтесь побыстрее.
Генпрокурор положил трубку.
— Е-мое! — сказал Турецкий и сделал то же самое.
К тому моменту, когда Александр Борисович переступил порог кабинета генпрокурора, его щеки были выбриты, волосы причесаны, рубашка блистала белизной, и даже галстук был повязан ровно и красиво. Одному Богу было известно, какого неимоверного напряжения стоило Турецкому привести себя в порядок в столь короткие сроки.
Истомин был в кабинете не один. У окна, спиной к столу, стоял высокий и худой, как жердь, человек в темном костюме.
Истомин окинул Турецкого оценивающим взглядом, но придраться в благоухающей одеколоном внешности «важняка» было не к чему. Казалось, это обстоятельство рассердило генерального. Он гневно нахмурил брови.
— Садитесь! — сказал Истомин, обменявшись с Турецким приветствием.
Турецкий сел за массивный стол и изобразил на своем вежливом лице готовность внимать каждому слову генпрокурора.
— Вот, Эмиль Викторович, познакомьтесь, это и есть Турецкий.
Долговязый человек отвернулся от окна и соизволил взглянуть на Турецкого.
— Борисов, начальник администрации президента, — сухо представился он.
Турецкий привстал и с легким поклоном ответил:
— Приятно познакомиться.
— Мне тоже, — отрезал Борисов.
