чудовищно жестокая и кровавая операция, требовавшая кромсания тел, и она ни за какие блага в мире не согласилась бы на подобное злодейство.

Феб Альбериги без слов понял, что происходит.

— Дамиана, — тихо окликнул он жену.

Женщины вышли, оставив их наедине.

— Любовь моя, — он со слезами на глазах сжал обеими руками маленькие ручки жены.

— Мужчина, которого ты видел сегодня вечером… — начала она еле слышным голосом.

— Не разговаривай, — перебил он ее, чувствуя себя виноватым за то, что произошло. Он был груб и несправедлив с ней, ему не было оправданий.

— Я слабею, — шептала она, — но мне уже не больно.

— Я рад, — сказал Феб. Крупные слезы катились по его щекам, он их не утирал и не пытался сдержать.

— Мужчина, которого ты видел сегодня вечером, — не сдаваясь, упорно продолжала Дамиана, — это Гульельмо Галлароли.

Маркизу Альбериги д'Адда это имя ничего не гово-рило.

— Это не имеет никакого значения, — сказал он, не желая утомлять ее дальнейшими расспросами.

— Гульельмо Галлароли — это Рибальдо, — упорно продолжала Дамиана, — лесной разбойник из Лорето.

В уме у Феба тут же промелькнули мысли о нападении, похищении, вымогательстве, шантаже, выкупе. Его взор вспыхнул неистовой яростью.

— Он испугал тебя?

— Нет, друг мой, — ласково улыбнулась она. — Гульельмо Галлароли… Рибальдо… это мой брат.

Маркиз Альбериги д'Адда едва заметно вздрогнул.

— Постарайся отдохнуть, — сказал он, чтобы хоть как-то ее успокоить.

Поверить в правдивость столь нелепого утверждения Феб не мог. Истории знатных семейств изобиловали заблудшими душами, паршивыми овцами, блудными сыновьями и дочерьми; среди его собственных предков, несомненно, тоже встречались висельники, флибустьеры, просто негодяи, убивавшие ради удовольствия. Наверняка первый Альбериги, которому титул маркиза пожаловал сам Карл Великий, не был святым праведником, раз уж сумел нанизать на острие своего клинка, как на вертел, самые крупные земельные владения в Ломбардии. Но с тех пор времена изменились, до наступления нового века оставалось всего ничего, и теперь ни один дворянин не смог бы оправдать присутствие бандита в своей семье. Воры, взяточники, махинаторы, контрабандисты, продажные чиновники — все это было допустимо, но настоящий бандит с большой дороги… нет, невозможно. И потом… у Дамианы не было братьев!

— Ты на меня не сердишься? — с беспокойством спросила Дамиана.

— Конечно, нет, почему я должен на тебя сердиться? Постарайся уснуть.

Дамиана уснула вечным сном, откинув голову на подушку. Феб тихо поцеловал ее в волосы.

Сопровождаемый эхом своих шагов, Гульельмо прошагал более полумили по подземному ходу и наконец подошел к подножию винтовой лестницы.

Добравшись доверху, он нажал на рычаг, бесшумно открылась потайная дверка, и Рибальдо оказался в кабинете своих апартаментов на втором этаже в гостинице Лорето. Когда-то это была патрицианская вилла, построенная во времена графов Висконти.

Подземный ход, грандиозное инженерное сооружение, протянувшееся под лесом, пролегал прямо под ложем реки, его строительство потребовало на какое-то время отведения ее в другое русло. А когда по окончании работ водный поток вновь устремился по своему прежнему пути, никто не смог бы заподозрить существование потайного хода.

Воспоминания об этом подземном ходе терялись в глубине веков. Рибальдо вновь открыл его и привел в рабочее состояние. В гостинице, негласно приобретенной им во владение, он был известен под своим настоящим именем — Гульельмо Галлароли. В крестьянской усадьбе, за скромным фасадом которой скрывались его царские хоромы, его звали Рибальдо, там он был главарем разбойников из лесов Лорето. Он распахнул ставни и высунулся в окно кабинета. Солнце уже высоко поднялось в небе, предвещая еще один жаркий и душный день без дождя.

В дверь постучали.

— Войдите! — весело откликнулся Рибальдо.

— Добрый день, синьор, — сказала Эмма, грациозно вплывая в комнату.

Она несла в руках поднос с кофейным прибором, поджаренным хлебом и печеньем. По комнате распространился дразнящий аромат свежего кофе.

— Вы пунктуальны, как судьба, — пошутил молодой человек, торопливо освобождая поверхность письменного стола от книг и бумаг, словно только что оторвался от работы.

— Но вы уже одеты! — удивилась женщина.

— Просто я еще не раздевался, — пояснил Рибальдо.

— Вы хотите сказать, что не спали всю ночь?

— Я хочу сказать, что даже не ложился.

— Взрослый человек, а ведете себя как маленький, — добродушно выбранила его Эмма. — Так и заболеть недолго!

— Я приму к сведению ваши драгоценные советы, — поклонился он.

— Ну, а пока выпейте крепкого кофе, он придаст вам сил, — она налила в чашку ароматный напиток, — и, ради всего святого, поешьте!

Гульельмо начал медленно, с наслаждением прихлебывать кофе.

— Вы правы, мне уже лучше.

— И отдохните немного.

— Я последую вашему совету.

— А я уж позабочусь, чтобы ни приезжие, ни слуги вас не беспокоили.

— Считайте, что я перед вами в неоплатном долгу.

— С вашего разрешения, — она поклонилась и ушла.

Когда за ней закрылась дверь, Рибальдо рухнул в кресло. Он решил, что позавтракает, проспит весь день, а на закате вновь пустится в дорогу, чтобы доставить Саулину в Милан.

Образ этой девочки заполнил его сердце и душу. Рибальдо готов был скакать верхом еще день и ночь, чтобы вновь сжать ее в своих объятиях. Воспоминание о свежем луговом запахе ее волос, ощущение ее живого тепла, как будто навек запечатлевшееся на груди, прогнали усталость и сон. Он выпил кофе, но есть не стал. Не хотелось.

Ему достаточно было мысленно представить себе лицо Саулины, ее тонкую кожу, ее нежные, вздрагивающие веки, ее гибкое тело, чтобы воскресить в душе блаженный трепет. В сравнении с теми чувствами, которые внушало ему одно воспоминание о Саулине, все остальное не имело значения. Жажда мести, страсть к риску, стремление к справедливости, все запутанные противоречия его бурной, богатой приключениями жизни разрешились, отодвинулись куда-то далеко, пропали из виду. Он не знал, как назвать это чувство, однако оно страшно напоминало любовь, о которой он всегда мечтал, но так и не узнал до этой минуты. Грезя о прекрасных глазах Саулины, Рибальдо наконец забылся сном.

Саулина медленно очнулась. Счастливая улыбка тронула ее губы: так крепко и сладко она не спала