Я с трудом повернула голову.

Сюсюкала не Красная Шапочка, сюсюкал Мик Хоффер в кумачовой бейсболке. Пирожок у него, правда, имелся, но он явно предназначался не бабушке, потому что уже был надкусан.

– Я тебе не бабушка, – сказала я просто потому, что мне не хотелось доедать за ним пирожок.

Мне вообще не хотелось ни есть, ни пить.

Я подумала и добавила:

– Я тебе даже не мать.

Красная Бейсболка посмотрел на даму в медицинском костюме и спросил:

– Скажите, доктор, а обнимать ее уже можно?

– Вы уже ее пообнимали, – проворчала медицинская дама и зачем-то подняла мне веко. – Можно. Только не надо снова бить ее головой об асфальт.

– Тут мягкий пол, линолеумный, – сказал на это Мик и быстро доел пирожок, а потом действительно полез ко мне обниматься.

– Ты бил меня головой об асфальт? – недоверчиво спросила я, когда докторша вышла.

– Это вышло случайно, я просто сбил тебя с ног и повалил на землю, – и он крикнул в закрывающуюся дверь: – На землю, а не на асфальт! И я не хотел!

– Чего ты не хотел?

– Я не хотел, чтобы ты пострадала, – он посмотрел мне в глаза. – Я не мог допустить, чтобы тебя убили!

Я смутилась и, не придумав других слов, спросила:

– Как же ты меня нашел?

– Элементарно: в твоем мобильнике был маячок. Я поставил его еще на острове, до твоего отплытия на баркасе и моего – на яхте.

– Зачем?

При других обстоятельствах моя свободолюбивая Тяпа не преминула бы возмутиться таким бесцеремонным нарушением моих прав, но сейчас она затаила дыхание, надеясь услышать что-то вроде: «Затем, что я не мог допустить и мысли о том, чтобы потерять тебя, дорогая!»

– У тебя же остались мои деньги, паспорт и коммуникатор! Я не хотел их потерять! – ответил Мик.

Я расстроилась, но постаралась этого не показать.

– Правда, уже в Риме мне пришлось за тобой побегать, – продолжил Мик, не заметив моей кислой мины. – На лобное место тебя повезли без вещей, мобильник остался на съемной квартире, где вы жили. Я двое суток следил за этой хатой. Когда увидел, что появился гример – понял, что приближается развязка, и с этого момента не спускал глаз с двери. Но эти гады все время были рядом с тобой и отошли только в самый последний момент.

– Меня высадили из машины, и я шла босиком по асфальту, а потом по траве, – вспомнила я.

– Где это место, помнишь?

– У Колизея.

– Надо же, помнишь! – Мик недоверчиво покрутил головой. – Обычно человек в таком состоянии, в которое тебя ввели, превращается в беспамятную и бездумную марионетку.

Я не стала хвастать, что благодаря наличию Тяпы и Нюни ум и память у меня тройной крепости, как коктейль Триплсек.

– Через дорогу от Колизея, на расстоянии метров пятнадцати, не больше, есть тихий скверик. Он расположен на возвышенности, уступами, на нижнем находится заброшенная волейбольная площадка. Там мало кто бывает, хотя оттуда открывается роскошный вид на Колизей, – задушевно поведал Мик.

– А людям у Колизея, соответственно, прекрасно видна была голая дура на краю площадки! – краснея, сердито сказала я. – Мне все понятно. Мои конвоиры остались далеко, я была одна, ты подбежал, выхватил у меня яблоко и отбросил его в сторону.

– И оно здорово грохнуло! – с удовольствием вспомнил Мик.

– Спасибо, что спас меня.

– Пожалуйста.

Получилось у него это как-то сухо.

Я почувствовала, что тему надо менять.

– Отличная красная шапочка! – сказала я и потянулась снять с Мика кумачовую бейсболку.

– Тебе нравится? Оставь себе, это мой сувенир из Болгарии, – он положил свой головной убор на мою подушку.

– Кажется, это не единственный сувенир из поездки? – я осторожно потрогала желто-зеленое пятно у него под глазом.

– Не сыпь мне соль на раны! – Мик поймал и поцеловал мою ладошку. – Знаешь, кто это сделал? Тот здоровяк, которого ты называла Аполлоном. Оказывается, мы ошиблись, в Софию из Салоник ехали не Катерина с компанией, а Аполлон с подругой. Она была переодета юношей.

– Так вот почему пьяный герр на перроне называл меня плохим мальчиком! – сообразила я и сделала попытку сесть в постели. – Постой… Если в Софию уехала Афродита, то куда же делась Катерина?

– Слушай, а ты не хочешь есть или пить? Давай я тебе что-нибудь принесу? – засуетился Мик, и я все поняла.

Все-все.

– Ты все поняла, еще когда читала расписание в Промахоне, просто не хотела в это верить, – сочувственно сказала мне Тяпа.

– Бедная Катенька! – всхлипнула Нюня.

Я зажмурилась, удерживая слезы, но они все-таки пробились сквозь ресницы.

Еще в Салониках, начиная погоню за четверкой, мы с Миком определили для себя как объекты, которые нужно проверить, три поезда: два пригородных и один дальнего следования – в Болгарию. Три – потому что на перроне было три табло. Но маршрутов-то в расписании было гораздо больше! И сразу за составом на Софию стартовал «скорый» в Стамбул!

– Ай, София! – вскрикнула вдруг Нюня.

Я прислушалась.

– Помните, цыганка Лола сказала, что название города, куда идет Катин поезд, начинается на «эс»? И мы решили, что это София? А она усмехалась и приговаривала: «Ай, София! Ай, София!»? – горячилась Нюня.

– И что? – спросила Тяпа.

– А то, что Ай-София или Ая-София – это Собор Святой Софии в Константинополе, ныне Стамбуле! Самая знаменитая достопримечательность этого города!

– Вот же зараза эта Лола! – выругалась Тяпа. – Пустила нас по ложному следу из-за того, что ей пару евро недодали!

– Зачем они это сделали? Зачем взорвали Катю? – спросила я Мика.

Он тяжело вздохнул и вновь опустился на край моей кровати.

– Чтобы привлечь внимание к своей секте, конечно. Чтобы люди к ним пошли, чтобы получить известность, влияние и кучу денег. Ты представь, как это было бы эффектно: Праматерь, которая не просто умирает ради жизни своих детей, а еще и возрождается, тем самым показывая, что она действительно знает секрет вечной жизни!

– Это же афера! И она не эффектная, а жуткая.

– Жуткая, но эффектная и результативная. Ты не знаешь, но сразу после стамбульского взрыва в «Дети Евы» записались сотни людей – и это только в Штатах! А у них и в Европе представители есть.

– Иван Медведев, например, – подсказала я.

– И он тоже, – кивнул Мик. – А теперь представь, что Ева, погибшая в Стамбуле, спустя пару дней является народу в Риме! И снова взрывается. А через неделю оживает, например, в Париже. И взрывается! И все уже ждут продолжения! И вот она снова живая – в Лондоне! Взрывается! В Москве! Взрывается! У них было двенадцать девушек, хватило бы на всю Европу!

Мы помолчали, осмысливая масштабы трагедии, участия в которой мне удалось избежать.

– Тот толстый чернокожий дядька, он, наверное, из главных «Детей»? – спросила я.