Томаш ожидал меня у крыльца, сплевывая подсолнечную шелуху.
— И чего теперь? — бормотнул, отсыпав мне в ладонь теплых семечек. — Пошли твою рутенскую подруженьку разыскивать?
Я зевнула:
— Надо бы… Чего там говорят, когда господарь завтра судить будет?
— Так с рассветом. Сегодня птицу почтовую присылал, чтоб к его приезду все готово было.
— Тебе, что ли, присылал? — подколола я пацана.
— Злоязыкая ты девка, Ленута, — ответил Томаш. — На голубятне у меня дружок работает. Вот он и рассказал.
Я примирительно потрепала поваренка по вихрастому затылку. Все я прекрасно понимала: обслуга завсегда все новости узнает вперед сильных мира сего.
Площадь пустела. Закрывались лавки, их холеные хозяева выпроваживали припозднившихся посетителей, чтоб, плотно прикрыв ставни и заперев двери, без помех пересчитать дневную выручку. Торговый люд попроще — ручники и лоточники, которым для работы хватало веревочных растяжек или большой доски на плечевом ремне, давно отправились в ближайшие трактиры, выпить и закусить после долгого дня. А покупатели… Ну кто же в здравом уме будет приценяться к товару в темноте, когда можно какого изъяну не заприметить? Ясно, что никто.
Издали ветер донес печальную мелодию, пальцы неизвестного лэутара нежно касались серебристых струн, и такая музыка рождалась от этих прикосновений, что сладко защемило сердце, а на глаза навернулись слезы.
Грустную историю о судьбе и смерти я знала наизусть. Тягучими зимними вечерами Дарина часто напевала мне эту песню. Но ни разу она не вызывала во мне такого прилива чувств, как сейчас. Томаш, заметив мое состояние, взял меня за руку:
— Пошли, сестренка, поторопимся…
И среброликая богиня Тзевана устремляла свою небесную свору навстречу разгорающейся луне.
— Ёжкин кот! — Я с такой силой захлопнула дверь, что кривоватая вывеска постоялого двора угрожающе накренилась в мою сторону.
Этот был четвертым за сегодня и последним из мне известных.
Полусонный Томаш, уже давно привыкший к моим воплям, зевнул, прикрыв рот ладошкой.
— Можно еще у реки поспрошать. Где Воронья слободка, знаешь?
— Да я туда и при свете дня без десятка дружинников не сунусь, а уж на ночь глядя…
— Трусиха! А сама-то деву-воительницу из себя строишь, пока до дела не дойдет.
Я заскрежетала зубами:
— Ты чего, решил меня на слабо подначивать?
— Трусиха, трусиха! — Мальчишка возбужденно подпрыгнул. — Кто со мной — тот герой, а кто без меня — тот паршивая свинья!
Может, если б я успела ухватить Томашика да поучить ум-разуму, все бы и обошлось. Но малец припустил вдоль дороги, только пятки сверкали в сгущающихся сумерках. Я неохотно поплелась следом.
В любом городе бывают такие места, куда приличные люди предпочитают не забредать. Там всегда уныло и грязновато, дома жмутся друг к другу покосившимися стенами, стыдливо прикрываясь реденькими частоколами. Там не светят по ночам масляные уличные фонари, не фланируют нарядно одетые прохожие, и только одичавшие голодные собаки провожают тебя тоскливыми взглядами. Воронья слободка была именно таким местом.
Поваренок шел уверенно, миновав развалившуюся пристань, вслух отсчитал третий дом, поднялся на крыльцо.
— Подожди, — громко зашептала я, — осмотреться сначала надо…
— Трусиха, — презрительно отрезал Томаш, уверенно стуча в дверь.
Я успела оказаться за спиной мальца в тот момент, когда створка со скрипом отворилась.
— Нам бы спросить чего… — испуганно пискнул поваренок, узрев громадину, появившуюся на пороге.
Мужик поднял факел повыше:
— Ну так спрашивайте.
Ростом он был, наверное, с гору. Плохо пахнущую, одетую в разодранную на плече рубаху гору. Колтун пегих волос почти закрывал лицо, оставляя на обозрение тонкогубый рот да цепкие карие глаза, время от времени зыркающие сквозь волосяную завесу.
— Обоз из Рутении у вас не останавливался? — вступила я в разговор на правах старшей.
Провожатый мой тем временем совсем скис. Мне даже показалось, что его дрожь передалась крыльцу, и доски под моими ногами заходили ходуном.
— Проходите, — неожиданно гостеприимно предложил хозяин.
— Так здесь они? — Я решила поосторожничать.
Мужик уверенно кивнул и пошире открыл дверь. До нас донесся гул голосов и задорный дудочный пересвист.
Томашик расслабился, а я, наоборот, еще больше насторожилась.
— Тогда позови мне купчиху рыжую, Стешей кличут.
И тут одновременно произошли два события: мальчишка взвизгнул, слетев с крыльца от удара хозяйской ноги, а я заорала, пытаясь сбить со своей спины огромную цепкую пятерню человека-горы.
— Пошел вон, щенок! — скомандовал злодей скулящему поваренку. — А девка пусть тут пока побудет.
Меня за шкирку перебросили через порог. Хлопнула дверь, факел с шипением утонул в бадейке. Стало темно. Я вжалась в стену, настраивая ночное зрение, и, стараясь быть тише воды ниже травы, переместилась на пару шагов вправо. Изменение местоположения в предстоящей драке должно было мне дать кое-какое преимущество. Но дорого продать свою жизнь мне не дали.
— Фейн, я тебе новую игрушку принес. — Человек-гора сдернул внутреннюю занавесь, наполняя сени ярким светом и шумом праздника. — Погляди, какая цаца…
Я медленно поднялась, надеясь, что поваренок успеет привести стражников до того, как из меня здесь начнут резать ремешки или другие полезные в хозяйстве вещи.
Судя по всему, веселье было в самом разгаре, когда нам с Томашиком вздумалось стучать в дверь. За сдвинутыми столами вкусно трапезничали, обильно выпивали и играли в карты где-то с десяток мужиков,
