XVII века, приведена в доселе мало кому известном манускрипте Ильдефонса де Монтекроче (именуемого иначе Монкруа или фон Крезберг), повествующем о его странствии в Тибет, предпринятом около 1645 года.
Отец Ильдефонс, монах из Общества Иисуса,[29] родился в 1610 году. Возможно, он – тот самый Ж. Ди Монтекристо, единожды упомянутый в переписке отца Марена Мерсенне: если эта идентификация верна, он мог бы быть другом Альпино Альпино, сына знаменитого натуралиста Просперо Альпино, и входить в Академию юмористов (как и другой, гораздо более именитый, путешественник по Востоку – Пьетро делла Балле). Мы знаем о нем только одно: он отплыл в Индию в 1639 году, согласно записям его Ордена, в которых имя его, в какой бы то ни было форме, больше ни разу не упоминается. В сущности, отец Ильдефонс так и остался бы никому не известным монахом, если бы внезапно не всплыла из небытия его рукопись – вернее, она вдруг явилась на свет из очень странного тайника.
В 1889 году бурятский паломник из Алешина, Цебак Ченджорович Гонбоев, обнаружил ее в библиотеке монастыря Ергее (нынешнем Улан-Баторе) и получил личное разрешение Хутухты Богдо- Гэгэна[30] снять с нее список. Гонбоев учился в Томске и Санкт- Петербурге, следовательно, худо-бедно понимал по-французски. Он снял копию, к сожалению, она оказалась испорченной и, вероятно, неполной. По возвращении в Санкт-Петербург он доверил ее знаменитому востоковеду Позднееву,[31] который и перевел ее на русский язык в 1917 году. Его перевод, по-видимому, пропал в вихре Революции, одновременно с копией Гонбоева, как и другие чудесные рукописи того времени, включая отчет об экспедиции на гору Арарат летчика Владимира росковицкого[32] с рассказом о поисках Ноева Ковчега. Возможно также, что князь Ухтомский,[33] общеизвестный интерес которого к тибетологии был, как теперь понятно, продиктован стремлением распространить границы Российской империи вплоть до Страны снегов,[34] разубедил его публиковать перевод, который в пику его желанию напоминал о давних исторических связях Западной Европы с Индией и Тибетом и сводил на нет все его усилия: известно ведь, что бурятский лама Дорджиев (Дорджэ, то есть «алмазная молния»), наставник тринадцатого далайг ламы Хубтен-джамцо, был, видимо, русским шпионом и мечтал обратить русского царя в ламаизм, что, вероятно изменило бы лицо мира. К счастью, Позднеев принял меры предосторожности, сняв вторую копию: оригинальный текст уцелел лишь в этом вторичном списке, и можно предположить, что изобилие анахронизмов и стилистических огрехов, а быть может, и некоторые места, вызывающие откровенное недоверие, порождены этими многократными переписками. В какой степени Гонбоев, а затем Позднеев «восстанавливали» ошибочное прочтение испорченного, малопонятного и частично утраченного текста? Узнать это теперь невозможно.
Но полная приключений судьба манускрипта на этом не заканчивается. Во имя русско-монгольской дружбы копия Позднеева передается Монголии, едва та успевает получить статус Народной Республики. Вот этот-то текст – удивительно странного происхождения, утерянный и несколько раз переписанный – был в сильно сокращенном и урезанном виде опубликован в 1957 г. в журнале «Instituti Linguae et Litterarum Comiteti Scientiarum et Educationis Altae Respublicae Populi Mongoli». В предисловии безымянный автор пояснял на школьной латыни, что, несмотря на долгие поиски, оригинальная рукопись Ильдефонса так и не отыскалась. Возможно, она исчезла в 1921 году, когда Советы низложили верховного религиозного правителя Монголии Чзабцуна Дамба Хутухты Хана? А может, когда его престол был восстановлен Белой армией барона Унберга фон Штернберга, этого странного потомка тевтонских рыцарей, грезившего о борьбе с Советами в самом сердце Центральной Азии и воплотившего свою мечту противоестественным союзом буддизма и террора? Или позже, во время повторного свержения Хутухты? Или во время пожаров, опустошивших библиотеку улан-баторского монастыря? Сколько погибло тогда редчайших книг, среди которых был и старинный экземпляр монгольского Данджура![35]
Неведомый автор, конечно, оплакивал пропажу оригинального текста, но, впрочем, тут же замечал, что его и нельзя было разыскать по причинам, дотошное перечисление которых не представляет никакого интереса, за исключением нескольких забавных образчиков монгольских глупостей, изложенных на латыни. В обзоре литературы на безупречном латинском языке приводились блестяще подтасованные доказательства давней истории происков империализма в Тибете, о которых, по утверждению того же автора, со всей очевидностью свидетельствовал манускрипт Монтекроче. Потом он настаивал на существовании долгих и многочисленных дружеских связей между Монголией, Тибетом, Россией и Китаем – измерение глубины и прочности этих отношений предоставляло прекрасную возможность для точной оценки расстановки сил между прокитайской и просоветской партиями внутри журнала. Далее шел краткий пересказ манускрипта, позволяющий предположить, что автор имел случай ознакомиться с оригиналом, прежде чем тот затерялся… Но это уже не суть важно. Часть текста (то есть часть копии Позднеева, сделанной им с копии Гонбоева) воспроизводилась здесь целиком и сопровождалась двойным переводом – на русский и на монгольский языки; ее-то и предваряло это чудное предисловие на латыни: похоже, Монголия оставалась одной из последних стран, все еще считающих ее универсальным языком мировой науки.
Анонимный латинист стремился разобраться, каким образом могла попасть в Монголию пропавшая рукопись. Наилучшим объяснением ему казалось то, что монастырь Ергее по его словам, поддерживал – однако никаких доказательств он не приводил – тесные связи с монастырем Ганпогар, посещенным Ильдефонсом, манускрипт которого был, вероятно, частью обмена текстами, практиковавшегося между ними.
Что
Кроме того, необходимо заметить, что рассказ о путешествии Монкруа и Деляроша не упоминается ни в одной из книг, где, рассуждая логически, мы ожидали бы его встретить ни в атласе, составленном иезуитом Л. Карресом «Atlas Geographicus Societatis Iesu» (Parisiis, 1900), ни в «Истории Общества Иисусова» иезуита Юлиуса Кордара («Historiae Societatis Iesu», Romae, 1750–1859), ни даже в списке миссионеров-иезуитов («List of Jesuit Missionaries in 'Mogon'», Journ. amp; Proc. As. Soc. Bengal, New Series, Vol. VI [1910]: 527–542); и уж тем более его нет в двух книгах, признанных на сегодня наиболее авторитетными изданиями по этой тематике: ни в «Early Jesuits Travellers in Central Asia» Корнелиуса Весселя, ни в «Cathay and the way thither» полковника Юла (с которой, как ни странно для такого значительного труда, выдержавшего несколько репринтных переизданий, можно ознакомиться только в запаснике Национальной Библиотеки на улице Ришелье). Такое же молчание об интересующем нас событии хранят и иезуитские архивы Гоа («Archivum Romanum Societatis Iesu»).
Разочаровывающий результат бесплодных поисков приводит к закономерному подозрению, что речь идет о подделке. Это был бы не первый случай такого рода: разве Жюля Клапрота, величайшего востоковеда XIX столетия, не подозревали в том, что он выдумал все подробности своей поездки в Тибет? Но история этого открытия кажется исключением: трудно представить себе бурята, пусть даже и одаренного и получившего образование в Санкт-Петербурге, который сочинил бы поддельный текст на французском языке XVII века (да и с какой целью?). Гипотеза монтажа разрозненных фрагментов русскими
