всему, применили к нему.

Я подошёл к профессору, осторожно отсоединил все провода. Затем я попытался поднять Микульского на руки. Тело его, казалось, не весило вообще ничего, на столько лёгким оно было.

Я поднялся на первый этаж, неся на руках профессора. Все уже были здесь. Братья исправно собрали все тела и положили их в один ряд на полу посередине гостиной. Литмановский и Матильда стояли рядом с братьями и разглядывали лежащих на полу в глубокой отключке людей. Я вывел их из этого благодушного созерцания:

— Франсуа, Жильбер, положите профессора в машину, — приказал я, передавая тело братьям. — Марго, ты будешь с моим другом рядом и присматривай за ним. Вы, Литмановский, поедите с Марго в аэропорт.

Все молча занялись исполнением полученных указаний.

— Позаботьтесь о датчиках! — Добавил я вдогон Литмановскому.

— Сделаю, — подтвердил приказ он, не оборачиваясь.

Братья закончили со своим делом и вернулись в дом.

— Как только наш друг закончит со своей аппаратурой, забирайте его и поезжайте в аэропорт, грузите спасённого на самолёт. Вас, Франсуа, я попрошу отправиться в муниципалитет и получить все наши бумаги. Давайте взятки. Мне нужно закончить всё это сегодня же.

— Понятно, — ответил Франсуа.

— Что делать мне? — Поинтересовался Жильбер.

— Вы помогите Мадлен с нашим профессором.

— Хорошо. Что делать с ними? — Франсуа кивнул на ряд лежащих на полу тел.

— Я займусь ими. Всё остальное позже.

Мы вышли на улицу, Жильбер сел за руль, Франсуа разместился рядом с водителем. На заднем сидении Мадлен сидела рядом с Микульским, положив ему на лоб свою ладонь. Увидев меня, она вопросительно подняла брови. Я сообщил ей, что пока остаюсь в доме и каков план действий на ближайшее будущее. К машине подошёл Литмановский и полез внутрь.

Я оглядел всех. По лицам Делакруа было видно, что они впервые столкнулись с подобной ситуацией и остатки игривого настроения, доселе сопровождавшего их, окончательна растворились. Я чувствовал себя человеком, отнявшего у ребёнка конфету. Мне было немного жаль этих людей, распрощавшимися со своими иллюзиями в отношении жизни и людей, но ничего не поделаешь, такова жизнь! Дверь тихо захлопнулась за Лешеком, и машина тихо заскользила вон за ворота.

Светало. Я вдохнул утренний воздух. Мне не хотелось идти обратно в дом и заниматься допросом оставшихся в живых сотрудников разведки. То, что это была разведка, не было больше никаких сомнений. Однако, долг повелевал вернуться, убрать всех в подвал и допросить их со всем тщанием.

Я медленно побрёл в дом. Не поворачиваясь, махнул рукой, повелевая воротам закрыться и замку сработать, запирая ворота. По тихому щелчку я определил, что с воротами всё нормально и они закрыты, ничем не выдавая того, что произошло здесь несколько минут назад. Поднявшись по ступеням крыльца, я вошёл внутрь и тихо затворил за собой дверь.

Я спутал всех пленных по рукам и ногам, найденной мною во время моего исследования дома верёвкой. Отрезая нужной длины куски, я связывал лежащим руки за спиной, а ноги у щиколоток, предварительно обыскав каждого.

Затем я огляделся, обошёл весь дом, побывав в каждой комнате и исследуя содержимое шкафов, шкафчиков, шифоньеров и тому подобное. Было много оружия, разного рода специальных приспособлений, без указания на страну их создавшую. Этого и следовало ожидать.

Я сотворил заклинание, показывающее мне все укромные места на здешней вилле, и через минуту начал исследовать содержимое тайников. Здесь был набор документов, деньги, чистые бланки, какие-то графики, расписания, списки имён и адресов. Отдельно на листе была нарисована схема со стрелками и линиями, которые соединяли только номера, никаких имён.

Я перенёс всё найденное мной в гостиную на первом этаже, ещё раз проверил входную главную и заднюю двери, убедившись, что они надёжно заперты, и установил свою временную сигнализацию, которая подала бы мне сигнал, попытайся кто-нибудь войти.

Затем один за одним я, водя рукой в воздухе, переместил все лежащие в беспамятстве тела в подвал. Здание было хорошо защищено таким образом, что ни звука не выходило за пределы стен, зато прекрасно было слышно, что происходило снаружи.

Наступил момент, который я не мог оттягивать более. Первый пациент лежал на столе. Я подсоединил к нему все провода, вставил чистую карточку памяти в прибор, покрутил ручки настройки и начал скачивать информацию.

Ничего напоминающего обычные методы допроса. Всё происходило тихо и мирно. В зависимости от индивидуальных способностей, процесс скачки мог происходить с разной скоростью.

С Микульским обращались довольно бережно, потроша его с невысокой скоростью. Именно поэтому он и был ещё жив. У меня не было ни времени, ни желания оказывать подобную услугу своим подопечным. Я настроил скачку на максимально возможную скорость. Как обычно, получая какой-то эффект, чем-то приходится жертвовать. В данном случае жертвой были жизни моих подопечных.

Никакой жалости я к ним не испытывал. Они были профессионалами, знали на что шли, когда соглашались на эту работу. Я тоже был профессионалом и делал своё дело. Здесь не может быть никаких эмоций. В нашей игре нет места эмоциям, жалости, сожалениям. Симпатии и антипатии остаются далеко за рамками служебных обязанностей.

Только необходимость диктует нам, как поступать в том или ином случае. Мне всё равно пришлось бы их ликвидировать, чтобы обезопасить свой тыл. Конкретный способ в данном случае не имел значения. Значение имела только та информация, которая была заключена в них. Добыванием информации любым способом и занимается разведка.

Четыре часа спустя я собрал все карточки памяти с записанными на них данными. Я оглядел лежащих на полу выпотрошенных разведчиков. Ранее крепкие и плотные, теперь они напоминали своей худобой Микульского. Я проверил, чтобы не осталось никого в живых. Всё было чисто. Я стоял на кладбище.

Хотелось предать огню этот вертеп, но это было бы неразумно. Пожар немедленно подал бы сигнал о том, что на вилле что-то произошло. Не сразу, но начнут искать что и кто, особенно будут усердствовать земляки тех, кто находился на этой вилле. А так, если я уйду по-тихому, у нас будет немного времени на то, чтобы убраться отсюда подальше.

Я поднялся на первый этаж, собрал в позаимствованный мною у обитателей виллы саквояж все найденные мною здесь ценные для меня вещи и бумаги и вышел.

Ярко светило солнце. Я медленно шёл по улице. Пройдя четыре квартала, я наконец решил поймать такси. Прыгнув в машину, я двинулся в аэропорт к ангарам, где стоял наш самолёт, и где должны были быть Микульский и остальные, незанятые в городе.

Я расплатился с шофёром и прошёл к нужному мне месту. Двери самолёта были заперты, я постучал. Через две минуты дверь слегка приоткрылась и показалась голова Литмановского. Узнав меня, он широко распахнул дверь, приглашая меня внутрь. Я забрался по опущенному трапу и оказался в полумраке салона самолёта.

— Он сильно истощён, — тихо начал свой доклад наш пилот. — Но жить будет. Его здорово почистили. Наверное вывернули из него, если и не всё, то очень многое. Я провёл несколько тестов. Состояние его мозга нормально, в определённом смысле, учитывая его кондицию, но его надо будет немедленно поместить под специальный медицинский надзор.

— Понятно. Начинайте готовить его к путешествию, полетите на ближайшую базу с соответствующим оборудованием.

Литмановский вопросительно поглядел на меня.

— Да, именно так. Полетите, как только будет всё готово. Он сейчас — наиболее ценное звено, его надо спасать любой ценой. Мы все останемся здесь продолжать задание.

— Понял, — ответил он и повернулся, ни слова более не говоря, продолжать работать с Микульским.