Голландии, Чехословакии, Австрии, Франции, со всей Европы. Подразделения СС, сформированные из латышей, расстреливали без жалости.

Ральф Пайк заметил меня. Но не подал виду, потянулся к бокалу и выпил глоток вина.

— …У нас хранятся досье на сотни военных преступников, которые сейчас живут в Канаде, Америке, Новой Зеландии. По всему свету. Казалось бы, что люди, виновные в таких злодеяниях, должны быть благодарны судьбе, что избежали наказания, и тихо жить в свое удовольствие. Так нет — именно эти мерзавцы и доставляют нам больше всего неприятностей. Ваш знакомый — вон тот, за столом в углу, — как раз из таких. Он военный преступник. Убил столько детей, что страшно назвать число. Может быть, он решил, что его преступления забыты, но у нас не такая короткая память.

Ральф Пайк странно напрягся. Он откинулся на спинку стула, осторожно вертя головой, чтобы лучше разглядеть посетителей. Танцующие постоянно закрывали его. Через два стола от Пайка я увидел молодого армейского майора, только что ставшего отцом.

— И не догадаешься, кто он на самом деле, — сказал Шток. — Выглядит, как респектабельный буржуа.

Пайк, уже не скрываясь, уставился на нас и уткнулся взглядом в спину полковника.

— Этот человек сейчас думает, не покончить ли ему с собой, — сказал Шток.

— Вы уверены?

— Не беспокойтесь, он не решится. Люди такого типа профессионально цепляются за жизнь. Даже с петлей на шее они откажутся от цианистого калия.

Танцующие разошлись по своим местам. Я встретился глазами с Ральфом Пайком. Он держал бокал и с трудом тянул из него портвейн. Оркестр заиграл старую пьесу Виктора Герберта «Летний ветерок, деревьев шепоток».

— Предупредите его, — посоветовал мне Шток. — Предупредите своего товарища об опасности. У вас должен быть какой-нибудь условный знак. Мне хотелось бы посмотреть, как вы действуете в минуты опасности.

— Не понимаю, о чем вы?

— Ну, как хотите, — пожал плечами полковник.

Пайк обратил внимание на майора Ногина. Шток подозвал официантку и заказал еще два бокала портвейна.

— Если вы собираетесь его арестовать, — сказал я, — так арестовывайте. Неужели вы, как садист, будете играть с ним в кошки-мышки.

— Он убил больше двухсот человек, — сказал Шток. — Он лично замучил шесть моих подчиненных, попавших в плен в 1945 году.

Лицо Штока окаменело. Полковник был сам не свой. Так даже фотографически точные восковые фигуры никогда не бывают похожи на тех, кого они изображают.

— Как вы считаете, — спросил Шток, — мы должны оставить его на свободе?

— Я сам арестованный, — сказал я, — и не мне об этом судить. Вы забыли.

Шток затряс головой, активно выражая несогласие.

— Вас взяли раненым, а не арестовали. — Шток с трудом выговаривал слова, его рот сжался от ненависти. — Ответьте на мой вопрос.

— Держите себя в руках, — попросил я. — На нас обращают внимание.

— Я мог бы подойти к нему и убить его, — сказал Шток. — Так медленно, как он убивал наших людей.

Майор Ногин смотрел на Штока и явно ждал сигнала. Ральф Пайк, в свою очередь, не сводил глаз с майора. Он тоже понял, что тот ждет приказа.

— Возьмите себя в руки, — повторил я. — И решите наконец, что делать вашему майору.

Музыка заглушала звуки.

Пайк позвал официантку и взял ее за руку. Он что-то говорил ей, не замечая своего состояния, но со стороны было видно, как он растерян и напуган. Официантка отшатнулась и вырвала руку. На лице Ральфа Пайка была написана полная обреченность, а в Латвии весьма чувствительны к таким вещам. Интересно, приготовил ли Пайк для такого случая какую-нибудь избитую латинскую цитату? Если да, скорее всего эту — «bis peccare in bello non licet» — «на войне дважды не ошибаются».

— Скажите мне с полной ответственностью, — спросил Шток, — может ли такой человек оставаться на свободе? Только честно.

— Что такое «правда», — ответил я ему вопросом, — как не всеобщая ошибка?

Огромная рука Штока протянулась через стол и ткнула меня в грудь.

— Расстрел — слишком легкое наказание для него, — прорычал Шток.

«В твоих объятьях спасусь от несчастья», — нежно играл ресторанный оркестр.

— Вы исполнили свою роль, — сказал я Штоку, — и сделали это великолепно.

Я оттолкнул его руку.

— Вы постарались, чтобы я «засветился» во время милой беседы с вами в то время, когда этот человек будет арестован. Теперь меня можно и отпустить. Это вполне недвусмысленный намек на то, какой ценой я купил себе свободу. Вы знаете, что в моей конторе не любят предателей. Меня спишут как неблагонадежного. — Я погладил больную руку. Кисть напоминала синюю боксерскую перчатку, натянутую на кулак.

— Вы боитесь? — спросил Шток, но в его голосе не слышалось торжества. Скорее он даже сочувствовал мне.

— Я так испуган, что даже не в силах пошевелиться. — Меня еще хватило на шутку. — Но по крайней мере рефлексы мне еще не отказали, а этого достаточно для слепой ненависти.

Я сам махнул рукой гвардии майору Ногину, давая сигнал арестовать Ральфа Пайка.

Оркестр пел о любви.