— К твоему сведению, Харви, — сделал я замечание, — я ни разу не встречал англичанина, который бы говорил «бип-бип».

— Да? — удивился Харви. — Когда я изображал англичан в спектакле, я почти всегда говорил «бип- бип».

— В спектакле? — поинтересовался я. — Я не знал, что ты выступал на сцене.

— Ну, не профессионально… Просто играл в разных сараях после окончания колледжа. В те дни я хотел стать настоящим актером, но чем больше я голодал, тем быстрее таяла моя решимость отдать жизнь театру. А потом парень, с которым мы вместе учились в колледже, помог мне устроиться в Министерство обороны.

— Не могу представить тебя актером, — сказал я.

— А я могу! — заявила Сигне.

Харви улыбнулся.

— Старик, это были отличные времена. Как актеры мы никуда не годились. Единственный парень, знавший, как это делается, был наш руководитель, а мы все время выводили его из себя. Каждое утро труппа трясла задами на сцене. Он кричал: «Сегодня вы порастрясете свои жирные зады, все вы. Потому что я — требовательный ублюдок. Критики — безграмотные ублюдки, публика — изменчивые ублюдки, а вы — ублюдки бездарные. Единственный законнорожденный здесь — театр». Он повторял это каждое утро. Каждое утро! Я был тогда счастлив, друг. Просто не догадывался об этом.

— Разве сейчас ты несчастен? — с тревогой спросила Сигне.

— Конечно, счастлив, дорогая. Конечно, — Харви обнял ее одной рукой и притянул к себе.

— Вытри лицо, — сказала Сигне. — У тебя подбородок в арахисовом масле.

— Не правда ли, романтичная девица? — ласково заметил Харви.

— Не называй меня девицей, — сказала Сигне. Она игриво замахнулась на него, но Харви подставил ладонь. Она хлопнула по ней, потом по другой, и они сыграли в «ладушки». Сигне выкидывала руку с разными интервалами, но Харви все время успевал, и Сигне попадала по его руке. В конце концов он отдернул руку, и Сигне упала в его объятия.

— Нам надо поговорить о делах, дорогая, — сказал Харви. — Почему бы тебе не поехать в город и не купить туфли, которые так тебе понравились?

Он достал банкноту в сто марок.

— Намек поняла, — засмеялась Сигне и повторила: — Намек поняла.

Она радостно выхватила деньги и выбежала из комнаты.

Когда дверь за Сигне захлопнулась, Харви налил еще кофе.

— До сих пор ты был зрителем, — сказал он, — теперь ты должен вступить в ряды мужчин.

— Это связано с обрезанием? — полюбопытствовал я.

— Все наши действия, — серьезно продолжил Харви, — программируются ЭВМ. Каждый этап операции вводится в машину, и операторы сообщают электронным мозгам о его ходе. Когда все участвующие в операции агенты исполнят свои миссии и пришлют сообщения, компьютер выдает программу действий на следующий этап.

— Ты хочешь сказать, что мы работаем на электронно-вычислительную машину?

— Мы называем ее Электронным Мозгом, — сказал Харви. — Вот почему мы так уверены, что не допустим промахов. Мозг увязывает между собой сообщения всех агентов и вырабатывает следующий набор инструкций. Каждый агент получает телефонный номер. По этому номеру он получает соответствующие указания и инструкции и обязан их выполнять. Если в телефонном послании звучит слово «безопасно», это означает, что в последующих словах содержится пароль, по которому агент узнает человека, чьи приказы будет выполнять. Например, ты позвонишь по телефону и услышишь от автоответчика: «Вылетайте в Ленинград. Безопасно. Лицо города изменилось». Это значит, что ты вылетаешь в Ленинград и ожидаешь распоряжений от того, кто скажет тебе: «Лицо города изменилось».

— Понял, — сказал я.

— Очень хорошо. Именно такое задание пришло сегодня утром. Оно касается нас обоих. Когда мы вернемся, ты позвонишь по телефону и получишь дальнейшие инструкции для себя. Я о них знать не должен. И никому не говори об этом.

— Хорошо.

Харви протянул мне листок. Два нью-йоркских номера через ганноверский коммутатор.

— Запомни номера, а бумагу сожги. Второй — только для экстренных случаев. Подчеркиваю: для экстренных случаев, а не когда у тебя кончатся бумажные носовые платки. И всегда сохраняй телефонные счета. Ты не обязан оплачивать эти расходы из собственного кармана.

Ленинград расположен где-то на полпути между Азией и Арктикой. Обычно на получение визы уходит дней шесть, даже если запрос и разрешение идут телеграфом. Однако Харви каким-то образом ускорил получение визы, и мы купили билеты на ИЛ-18 Аэрофлота, который вылетал из Хельсинки вечером через два дня.

«ЗИМ» довез нас от аэропорта до гостиницы «Европейская», расположенной на Невском проспекте. Внутри гостиница выглядела так, будто девятисотдневная блокада Второй мировой войны все еще продолжалась. Куски отвалившейся штукатурки, старые обшарпанные двери, брезент, мотки веревки — все это нам пришлось преодолеть, чтобы добраться до администратора.

Здесь Харви сказал, что у него все еще держится температура и он должен поесть перед тем, как лечь спать. Администратор, озабоченный седой человек в очках с металлической оправой и с медалью на груди, провел нас в буфет. Официантка принесла водку и красную икру и с любопытством уставилась на нас. В России так многие смотрят на иностранцев.

За дверью буфета был виден ресторан, где десять музыкантов на эстраде наигрывали «Мамбо итальяна», а пар тридцать танцевали, подражая различным вариантам западных танцев в зависимости от того, откуда они приехали — из Пекина или Восточного Берлина, где телевидение ловило западные программы.

Харви настаивал, что кроме водки ему необходим еще и кофе. Большая импортная кофеварка не работала, но пухленькая официантка пообещала обслужить нас.

Харви сказал, что градусник, к сожалению, лежит в его чемодане. Если бы он сейчас измерил