льда. Еще более странное чувство испытываешь, когда по этому тонкому льду едешь через Балтийское море на «фольксвагене». Даже Сигне немного нервничала, тем более что в машине нас было четверо, а лед где- то впереди кончался. Когда мы съехали на лед, Сигне и Харви долго изучали трещины и разло мы и пришли к выводу, что он вполне надежен.

Четверо нас было потому, что теперь к нам присоединился Ральф Пайк. Он все время молчал, с тех пор как мы подобрали его на открытом всем ветрам углу улицы, где дорога выходит из Хельсинки. Одет он был в длинное черное пальто и коричневую кожаную шапку с козырьком. Когда Пайк размотал шарф, я увидел под его пальто воротник комбинезона.

Мы ехали по замерзшему морю минут десять. Наконец Харви скомандовал: «Всем вылезти». Вокруг уже сгустилась ночь. Сверкал снег, в воздухе стоял какой-то гнилостный запах. Харви подключил к багажнику на крыше две батарейки и проверил контакт. Лампочки вспыхнули, но бумажные абажурчики делали их невидимыми с берега. Мне почудилось, что на юго-западе мерцают огни Порккала, так как здесь береговая линия поворачивает на юг, но Сигне сказала, что это невозможно. По-рккала слишком далеко отсюда. Харви измерил скорость ветра, а затем переставил «фольксваген» так, чтобы огоньки на крыше сообщили летчику направление ветра. Две лампочки он выключил, чтобы уточнить скорость ветра условленным сигналом.

Ральф Пайк спросил у Харви разрешения закурить. Я представлял, что он сейчас чувствовал. При проведении подобных операций нервишки всегда шалят, и ты настолько полагаешься на умение и опыт руководителя, что спрашиваешь его разрешения на все. Даже на возможность подышать.

— Последняя хорошая сигара, — произнес Ральф Пайк. Он ни к кому не обращался, и никто ему ничего не ответил.

— Пора готовиться, — сказал Харви, глянув на часы.

Я обратил внимание, что Харви совсем забыл о своем намерении скрыть лицо от Пайка и все время находился рядом с ним. Харви вынул из машины кусок материи, а Пайк снял пальто. Они завернули пальто и крепко обвязали тугой сверток длинной веревкой, другой конец которой был прикреплен к поясу комбинезона Ральфа Пайка. Комбинезон был исчерчен множеством молний, под рукавом имелся карман для ножа в кожаном чехле. Ральф Пайк снял шапку, засунул ее за пазуху и застегнул комбинезон под горло. Харви подал ему резиновый шлем. Такой надевают парашютисты во время тренировочных прыжков. Потом Харви осмотрел Пайка со всех сторон, похлопывая и приговаривая «все будет в порядке» так, будто старался убедить в этом самого себя. Удостоверившись, что все соответствует предписаниям и инструкциям, он достал из машины сумку с надписью «Пан-Америкэн» и раскрыл ее.

— Мне приказало передать вам вот это, — сказал Харви таким тоном, будто сам этого делать не хотел. Думаю, что Харви старался сделать все «как по-писаному».

Сначала он вручил Пайку пачку русских бумажных денег немногим толще пачки визиток, потом звякнули монеты. Я услышал наставление Харви:

— Золотые луидоры. Не бросайтесь ими.

— Я ничем не собираюсь бросаться, — сердито отозвался Пайк.

Харви деловито кивнул и вытащил из пальто шелковый шарф. На ткани шарфа была напечатана карта. Мне показалось, что шелковый шарф чересчур изыскан для России, но моего мнения никто не спрашивал. Потом Харви снабдил Пайка компасом, сделанным в виде старомодных часов-луковиц с цепочкой, приводящей в движение механизм шагомера. Затем они проверили документы — «военный билет», «справка о прежнем местожительстве», «паспорт», «трудовая книжка». Под занавес Харви достал из кармана еще два предмета. Первый был похож на пластмассовую шариковую ручку. Он показал ее Пайку.

— Вы знаете, что это?

— Игла с ядом, — ответил Ральф Пайк.

Харви подтвердил это отрывистым голосом. Он передал ручку Пайку, а потом протянул ему пистолет тульского производства калибром 6,35, который русские специалисты называют «пистолетом для медсестер».

— Исправен и заряжен? — спросил Харви.

— Исправен и заряжен, — ответил Пайк, выполняя какой-то странный ритуал.

— Кажется, я его слышу, — подала голос Сигне.

Мы все прислушались, но прошло еще целых две минуты, прежде чем издалека донесся шум моторов. Неожиданно звук стал отчетливым и громким, как будто к нам приближался трактор. Рокот низко летящего самолета заполнил все пространство. Навигационные огни самолета не горели, но я узнал «Чессну». Когда самолет приблизился, мы увидели в кабине лицо летчика, подсвеченное огоньками авиаприборов. «Чессна» покачала крыльями в знак приветствия, промелькнула над указательными лампочками на багажнике нашего «фольксвагена». Потом самолет развернулся, наклоняя одно крыло, и резко пошел на посадку. Длинные лыжи, установленные на шасси, шаркнули по льду, и фюзеляж задрожал. Летчик выключил мотор, и машина заскользила в нашу сторону со странным шипящим звуком.

— Я подцепил простуду, — кашлянул Харви и наконец-то плотно замотался шарфом. — У меня, судя по всему, высокая температура.

Впервые за весь этот вечер он обратился ко мне и глянул, словно ожидая возражений. Затем высморкался и легко хлопнул Ральфа Пайка по спине. Это был сигнал отправления.

Самолет еще не совсем остановился, а летчик уже стоял у двери и махал рукой, торопя своего пассажира.

— Все нормально? — спросил летчик у Харви, как будто ответ самого Пайка его по каким-то причинам не устраивал.

— Все готово, — подтвердил Харви. Ральф Пайк бросил на лед недокуренную сигару.

— Он мог бы перейти залив по льду. Внизу все покрыто льдом, — сообщил летчик.

— Это уже пройденный этап, — ответил Харви. — Нужна резиновая лодка, чтобы переплывать через каналы, продавленные кораблями.

— Я не доверяю резиновым лодкам, — сообщил летчик. Он усадил Пайка на переднее сиденье для пассажира и пристегнул ремнями.

— Да они шириной футов тридцать, эти каналы, только и всего, — сказал Харви.

— Да, но около двух миль глубиной, — добавил летчик. Затем похлопал по двигателям и пошутил: — Пройдите в вагон. Следующая остановка — Москва.

Мы отошли подальше. Мотор заработал, выдохнув желтое пламя. Харви подобрал окурок брошенной Пайком сигары и недовольно хмыкнул.

— Давайте-ка выбираться отсюда, — сказал он.

Мы залезли в машину, но я все еще следил за самолетом. Уродливое костлявое чудовище, совершенно непригодное для полета в ночном небе, медленно разворачивалось. Оно все больше удалялось от нас, и я видел только два желтых глаза, расплывшихся, когда самолет менял наклон крыла. Вот он уже в воздухе. Порыв ветра прижал его к земле, но лишь на мгновение. Он поднялся, выровнялся и взял курс на высоте, которая делала его неуязвимым для радиолокации.

Харви тоже наблюдал за самолетом.

— Следующая остановка — Москва, — с сарказмом повторил он.

— Возможно, он прав, — сказал я. — Лубянка как раз находится в Москве.

— Ты злишься на меня, — отметил Харви.

— Нет, с какой стати?

— Если хорошенько поразмыслить над делом, в которое ты ввязался, непременно захочется выместить досаду на тех, кто рядом. Сегодня я ближе всех.

— Но я не собираюсь вымещать на тебе свое настроение, — успокоил я Харви.

— Рад слышать, — ответил он. — Тем более, что мы все равно будем работать вместе, несмотря на твой отъезд.

— Мой отъезд? — удивился я.

— Не попугайничай. Разве ты не знаешь, что должен собираться в дорогу?

— Понятия не имею, о чем ты.

— Ну, тогда извини, — сказал Харви. — Я думал, ты уже догадался. В нашем центре в Нью-Йорке