«Shall we go away?» — изящно повернувшись к Марине, спросил он с расстановкой. Вопрос, в сущности, ответа не требовал: искать другое место было некогда, самолет через три часа. Jlapc заказал русские блины по-фински. Выяснилось, что это три блина на большом квадратном подносе. По периметру подноса маленькие фарфоровые баночки, сильно напоминающие изоляторы, неведомо как похищенные с высоковольтной линии. В первой баночке оказалась сметана. Во второй — рубленые крутые яйца. В третьей маслины. В четвертой — перья укропа, в пятой — репчатый лук и в шестой — красная икра. Ларе вооружился столовыми приборами: на его лице ясно прочитывались следы внутренней борьбы между голодом и гадливостью. Марина тоже напряглась: как это есть, было неясно.

Ларе начал с укропа. Ловко и методично подцепил его концами ножа и вилки и откинул прочь на край подноса со словами: «This is for horses». От оливок он избавлялся не торопясь, по одной, как бы смакуя процесс. Их оказалось пять. При этом он проговорил: «This — is… un — eat — able».

Зрелище завораживало. Марина чувствовала себя легавой на болоте: зачарованно и беззастенчиво она пялилась в Ларсову тарелку, забыв про свою. Мысленно она уже сделала стойку на репчатый лук, и кроме того ей было любопытно, как швед поступит с икрой. Каково же было ее изумление, когда оказалось, что ей уготована совсем иная судьба. Все так же не расставаясь с ножом и вилкой, Ларе изловчился и навалил все содержимое луковой чашечки в чашечку со сметаной. Икру — туда же. И, воняя луком, съел все это.

Торопливо вышли на улицу и тут же уперлись в неопрятную суматоху на углу Большой Морской, недвусмысленно говорившую об аварии. Небольшая толпа рваным полукругом. Что-то продолговатое, прикрытое темным, прямо на «зебре». Из необычного только одно: длинный, метров десять, шлейф барахла из выпотрошенной сумочки, обозначающий траекторию, по которой тащилось тело. Марина была готова отвернуться, когда ее внимание привлек неизвестно откуда знакомый, исписанный лиловым блокнот посреди дороги.

— Русские очень неаккуратно переходят дорогу, — отметил Ларе и потянулся за долгоносым фотоаппаратом. Марина вдруг очнулась. Удивляясь самой себе, она сказала: «Ах ты, мартышка вонючая!» — и точным движением сделала «Никону» шмазь. Фильтр отпал на землю и разбился. Ларе поглядел сначала на фотоаппарат, потом себе под ноги, а уже потом на Марину. Внимательно и брезгливо, как смотрят на труп.

В аэропорту было много людей и дорогой буфет. Помятый человек в штормовке песочного цвета понуро отстоял очередь, взял бокал пива и сто граммов водки. Отошел и присоединился к друзьям похожей внешности.

— Финны, — с неясной эмоцией пояснил Ларе.

— Похожи на русских алкоголиков… — сказала Марина.

— Алкоголики всего мира похожи друг на друга, — бросил Ларе и надолго замолчал. Марина не прерывала паузу. Ей казалось, что он хочет сказать что-то важное. И тут Ларе действительно заговорил.

— Мое полное имя — Lars Yohan Valter Sundstrom, — начал он, щелкнув авторучкой, и по-кошачьи потянулся к листу бумаги. — У нас в Швеции это принято: иметь не одно, а несколько имен. — Он вывел вверху листа: «Lars Johan Valter Sundstrom». После того как возникла буква т, он небрежно уронил две точки выше буквы «о». — Мое первое имя — Ларс, — продолжил Ларс. — Это имя — производное от библейского «Лазарус», что означает «воскресший после смерти». То есть мое имя — не шведское. Это — латинское имя. — С этими словами он прицелился ручкой в направлении буквы «Ь», как бы раздумывая. Затем медленно опустил острие на вершину буквы и не торопясь усилил верхнюю засечку. Скользнул вниз, почти не изменив несущий элемент, усилил нижнюю засечку и горизонтальную часть буквы. Подумал и сделал вертикальную палочку чуть более толстой, не лишив ее стройности. — Имя Lars мне нравится, — сказал он, и у букв «г» и «s» возникли острые засечки. — Моя мама всегда зовет меня «Ло». Когда мы были мальчишками и вечно гоняли по полям и лугам на велосипеде, а мама должна была докричаться до нас, чтобы позвать обедать, ей было лень звать нас полными именами. Это выходило бы слишком громоздко: «Магнус, Ларе, Стафан!» Мама вышла из положения очень просто. Она придумала для нас троих одно имя. Она звала нас: «Ма-ласта». У нас с мамой уже много лет есть дежурная шутка. Когда я звоню ей, то не говорю: «Привет, мама!» Я говорю: «Привет, я — один из тех Маласта». Мое второе имя «Johan», — продолжил Ларе, — меня тоже устраивает. Тем более, что никто никогда меня так не зовет. Но я хотел бы изменить свое третье имя — Valter. — Ларе сосредоточился, как бывает, когда человек готовится объяснить другому нечто принципиально важное и не позволит себе неточности. Набрав в грудь воздуха, он сказал: — Во-первых, я планирую изменить букву «V» на «W». «Walter» произносится точно так же, как «Valter», но мне это нравится больше. — Ларе удвоил «викторию» в начале слова и снабдил букву толщиной. — Кроме того, — продолжал он, — я также хотел бы сменить «t» в середине слова на «th». — И ловко втиснул «Ь» между «t» и «е». Затем он замолчал и задумался. Чуть добавил веса всем буквам в слове, а затем как бы погладил острием авторучки свое новорожденное имя.

— Да, — заключил Ларе, — я собираюсь сделать это. «Walther», — мягко, на пробу, произнес он. — Это мне нравится гораздо больше.

После паузы он сказал, словно пробуждаясь:

— Я положил в карман твоих джинсов сто долларов. Не сердись на меня. — (Марина рассеянно провела рукой по платью вниз.) — На тебе сейчас нет никаких джинсов, — сказал Ларе. — Я имею в виду те, что остались в квартире. Не забудь.

Отдельное спасибо Карине Тереховой за моральную поддержку и подробную консультацию относительно шведско-петербургских названий и Марии Дружковой за помощь в разработке финала.

Маслоу — это вам не это. Маслоу — он придумал пирамиду Маслоу. Он придумал, а я мучаюсь, вечный конфликт первичных потребностей. Покушать или размножиться? Приоритеты не расставлены. Постоянно хочу или того, или другого. Или оба два сразу.

В выходные запустила новый проект под условным названием «Послеремонтная уборка». Сами знаете, что это обычно сопровождается выносом из дома хлама, строительного говна, определением, какое говно еще сгодится и куда его класть, перемещением вещей с места на место, отмыванием всего и вся от пыли.

Как человек с претензией на интеллект и знающий слово «транецендентальность», я решила, что книги — это моя стихия. Начала их протирать. Идей, как их расставлять, было много. Например, по алфавиту. Или по цвету обложек, или по росту. Но, посчитав данные концепции бесперспективными, — решила ставить по тематике. Женские романы — вот сюда, очень-очень женские романы — вот сюда, женские детективы — сюда, женскую психологию — сюда, женского Конан Дойля — сюда. В процессе сортировки книги кулинарной ориентации откладывались отдельно, как объекты, не поддающиеся классификации. Когда вся литература была разобрана, я с большим удивлением обнаружила кулинарную кучу внушительных размеров. Книг оказалось штук десять. Целые талмуды, посвященные выпечке, салатам, фруктам, горячим блюдам и прочим гурманским изыскам.

Глядя на эту библиотеку, случайный свидетель может получить ложное представление о кулинарных навыках моей семьи вообще и моих в частности. Открывать их я, конечно, открывала. Содержание читала, картинки смотрела. На этом поварские курсы заканчивались. Более пристального внимания однажды была удостоена книга «Вегетарианская кухня». Не ограничившись просмотром картинок, я прочитала три страницы рецептов. Но мой бортовой самописец, неспособный воспринимать подобную информацию, сам себе нажал Reset. Такие жертвы были обусловлены тем, что я тогда спала с вегетарианцем. И он, между прочим, мне нравился. А еще он лучше всех делал ланет. Гурман потому что.