Когда семья снова переехала, Ларса определили в новую школу. Директор на собеседовании спросил: «Где ты раньше учился?» Ларе ответил: «Багармоссен». Директор показал на дверь: «Я тебя больше не задерживаю. Убирайся».

В Питере швед оказался по делам. Ехал с неохотой, и предчувствия его не обманули. За два дня он все успел, еще за один — бегло насладился памятниками архитектуры. Эрмитаж посетил из чувства долга: кони, мумии, Матисс и Марке смешались в его глазах в первые же 30 минут, и он облегченно покинул храм искусства, про себя возмущаясь ценой билета для иностранцев. В холле первого этажа все же купил 19 открыток и отправил их всем, кого смог вспомнить. Текст был везде один: «Hello from St. Petersburg. Lars». Впереди ждала мучительная неделя, которую нужно было как-то прожить, а легендарный город меж тем показался Ларсу абсолютно непригодным для жизни. От одного обменного пункта до другого можно было идти полчаса. Магазины с едой внешне никак не отличались от обменных пунктов, поэтому ориентироваться приходилось, лишь заглянув внутрь. Пешеходы, как стадо баранов, ломились через улицу прямо на красный свет. Стройные официантки в пицце-хат сверкали голыми ногами. Вместо того чтобы пялиться на них всласть, он почему-то злился и размышлял о том, куда смотрит хозяин заведения.

Обменяв деньги в каком-то полуподвале, он вышел, погулял, заприметил здание с советским гербом и сфоткал его. Затем нашел Макдоналдс, тоскливо взял покрытый волдырями ягодный пирожок и чаю. Горькая мысль о поражении в Северной войне смешалась в его душе с тоской по нормальному пиву. Казалось, впервые в жизни он ощущал себя патриотом. А за соседним столиком сидела девушка и с интересом рассматривала его.

— How do you do, — непринужденно спросил Ларс.

— How do you do, — выскочило в ответ из Марины. Под свитером она покрылась испариной и зачем-то добавила:

— I can't speak English!

— Yes, you can, — изящно уронил визави и для красоты чуть приподнял правую бровь.

— What are you doing here in St. Petersburg? — неожиданно для самой себя спросила Марина. И услышала:

— I am looking for the Original Russian Babushka!

Марина расхохоталась, и судьба вечера была решена.

Руки. Очень важны руки. Ей всегда казалось, что руки мужчины способны сделать гораздо больше, чем женские. Мужские руки «умнее»: женские слабы, и быть нежной для женщины — не означает делать нечто новое. Кажется, это заложено в женской природе, поэтому руки женщины могут быть нежными «не задумываясь» или казаться такими, оставаясь на самом деле просто слабыми… Руки мужчины могут быть нежными, только если их хозяин этого хочет. Если он прикасается, думая лишь о женщине, находящейся рядом. Если все его существо сосредоточено на кончиках пальцев. Именно такие прикосновения ощущаются остро, будто кожа «видит» пальцы, прикасающиеся к ней. Прикосновение повторяет рельеф твоего тела, и, если закрыть глаза — видишь его будто нарисованным светлой сангиной на тонированной бумаге. «Ландшафт» хорошо известен, и тем не менее удивляешься, насколько он прихотлив. И чем внимательнее руки, чем они более чутки, чем тоньше они чувствуют, тем точнее получается набросок. Если продолжать держать глаза закрытыми, то можно видеть, как рисунок становится все подробнее, обретает все большее количество деталей. Одновременно с этим тело становится все отзывчивее: оно как будто делается более настоящим и чувствительность обретает дополнительное измерение там, где оно уже прорисовано.

Несмотря на внешность клерка, Ларс любил мечтать. Особенно хорошо мечталось с закрытыми глазами, соответственно — перед сном и после секса. Он откинулся на подушку, глубоко вздохнул и лежал так не шевелясь минут десять. Затем — кашлянул и нежно сказал:

— Если когда-нибудь я не смогу работать на той работе, на которой сейчас работаю, я открою свой кофе-шоп. — С этим Ларе дотянулся длинной ногой до края кровати, подцепил носком невидимый тапок и покачал им в воздухе. — Там будет мило, и очень дешевый кофе, — продолжил он. — Кофе будет такой дешевый… — Ларе вытянул ногу со свисающим тапком по направлению к потолку, как бы обозначая степень кофейной дешевизны, — что через год все кофе-шопы города станут моими… Это будет мой реванш за тот дорогой кофе, который я пил всю жизнь! — мстительно закончил он и брезгливо стряхнул тапок с ноги вниз.

Марина хмыкнула и свернулась калачиком. Ларе строго посмотрел на нее и, не выдержав, заржал как лошадь. Ей немного хотелось устроить бой подушками, но лежать не шевелясь было все же приятнее.

— Вечером пойдем гулять? — позвала она после паузы.

— Никогда не понимал, что это значит «ходить гулять», — ответил швед. — По мне — это как пойти в туалет и ничего там не сделать.

Ларс разговаривал по телефону с хозяином квартиры. Она потянулась и прислушалась. До нее донеслось: «Yes. Everything is ok. Everything except water. 1 have problems with water. 1 have brown water. The water is brown in my bath. Yes. Yes. Yes, please».

Вода из крана шла и вправду коричневая. Ларе недовольно запрудил раковину по самый край и принялся намыливать вчерашние тарелки. Затем объявил, что голоден.

— Я люблю готовить вместе, — приговаривал он, обжаривая томаты. — Это весело. Порежь, пожалуйста, хлеб.

Повиновавшись, Марина нежно поглядела ему в спину. Не то чтобы она примеряла шведа в мужья — это было бы совсем глупо. Но она все же немного фантазировала. Нет, даже не так. Скорее играла в фантазии.

Маленькие аккуратные улочки. Чистые. Очень Чистые! Красные крыши. Черепичные, разумеется. Океан неподалеку, причем у них есть яхта. Воскресным утром Ларе ест хлебцы, йогурт, сыр. А может, и булочку с повидлом. Но не более. Неуловимый дух Икеи и стеклопакеты в окнах. Этаж последний, поэтому, когда Карлсон сидит на крыше, свесив ногу, в окне болтается его крупный башмак.

Что-то типа того.

Гулять они все же пошли. Марина вспомнила, что когда влюбленные гуляют, им надо непринужденно болтать.

— А шведы и финны — это не одно и то же? — непринужденно сболтнула она и почувствовала, что попала в точку.