дух захватывало. Луг, речка, церковь на холме, лес – все это простиралось широко, свободно, и сейчас, осенью, когда облетели деревья и даль сделалась прозрачной, ощущение свободы стало всеобъемлющим.

В детстве Кира и сама любила сидеть в мансарде у окна и представлять себя белкой в лесу, или рыбой в реке, или колоколом на церковной звоннице…

– Кира, его нет!

Нора вбежала в кухню. Голос у нее был взволнованный, в глазах стоял испуг.

– Как нет? – Кира вскочила. – Он же по лестнице не спускался, мы бы услышали!

– Конечно! Я потому и не беспокоилась – спит себе, и на здоровье. А сейчас вошла – нету. Ни в спальне, ни в кабинете.

Других комнат, кроме этих двух, в мансарде не было. Сойти на первый этаж можно было только по лестнице, и ее ступеньки скрипели так, что не услышать идущего по ней человека было невозможно. Во всяком случае, Кира была уверена, что невозможно…

– Он же легенький, – словно расслышав ее мысли, растерянно сказала Нора. – Если захотел потихоньку сойти, то и сошел.

Кира тут же вспомнила, как бесшумно появлялся Тихон на пороге комнаты, когда хотел услышать не предназначенные для него разговоры. Как индеец на тропе войны.

Но зачем он так бесшумно проскользнул мимо них сейчас?

– Я его поищу! – воскликнула она, выбегая из дому.

– Да где ты его будешь искать? – крикнула ей вслед Нора.

Может, и не стоило так тревожиться. Что это они всполошились? Мальчишке двенадцать лет, надоело целыми днями дома сидеть, решил погулять, оглядеться. Нора же сама говорила – пойди посмотри, что здесь есть, и про воздушный шар…

Воздушный шар! Кира похолодела. Она сразу же представила, как Тихон забирается в корзину, обрубает веревку – или это в «Приключениях Незнайки» воздушный шар держался на веревке, а теперь как-то иначе? – ах да не все ли равно, как это называется, веревкой или по-другому?!

Темная земля представилась ей, и проплывающий внизу ночной лес, и узкая река, сталью сверкающая в последнем вечернем свете… И хотя сейчас не ночь, а почти что утро, картина ночного полета с Витей встала в ее памяти так ясно, как будто повторялась снова, вот теперь.

Кира быстро шла по улице к крайнему дому, где жил Павлычев.

Ничего удивительного, что он привез воздушный шар. И, конечно, он его запустит, обязательно!

Дядя Вася Павлычев был чудаком, без буквы «м» вначале, самым настоящим чудаком, классическим. Все затеи у него были необыкновенные, ни одна не имела практической цели, за это его обожали все окрестные дети и охотно в его затеях участвовали.

То он завел у себя в дачном доме экзотических животных – игуану, хамелеона, мангуста и карликовую свинку, которую считал наиболее одаренной из всех и учил танцевать вальс. Дети ходили в этот зоопарк толпами и дрались за право поиграть со зверюшками, пока свинка не укусила пятилетнего мальчишку. Он угостил ее шоколадкой, да с опозданием вспомнил, что надо снять обертку, и попробовал забрать угощенье, уверяя, что сейчас же вернет.

После этого возмущенные кофельцевские родители решили, что следующим номером будет дебош игуаны, которая, безусловно, ядовита, и потребовали, чтобы дядя Вася Павлычев либо убрал своих зверей совсем, либо не пускал к ним детей. Не пускать кого-либо к себе в дом дядя Вася был не в состоянии: половина радости от затей заключалась для него в том, чтобы привлекать к ним всех и каждого. Поэтому зверюшки поочередно переехали в более подходящие для их жительства места, а дядя Вася увлекся чем-то другим.

Он делал у себя во дворе динамо-машину, уверяя, что из нее вполне может получиться вечный двигатель, потом переключился на изготовление петард, которые меняли цвет в полете, потом построил плот из пластиковых бутылок. С ростом его благосостояния затеи становились все масштабнее. Теперь вот воздушный шар…

Кира вскинула голову. Полосатого шара в небе не наблюдалось, и никакого не наблюдалось. Кстати, она ведь даже не спросила Нору, какого размера этот шар. Вдруг совсем маленький, игрушечный, на котором люди не летают?

Подумав, что шар может быть игрушечным, она немного успокоилась, но все же ускорила шаг. Следовало проверить – может, Павлычев улетел на своем шаре рано утром.

Кира вспомнила, как молодежная радиостанция недавно награждала полетом на воздушном шаре победителей какого-то конкурса. Она тогда еще подумала: интересно, а альтернативная награда предусмотрена? Если бы, например, она узнала, что ее ожидает этакое счастье, то и участвовать в конкурсе не стала бы!

Нет, шар был на месте. Кира увидела его издалека. Он был огромный, в самом деле полосатый – ярко- оранжевый с белым – и покачивался посередине павлычевского двора, зависнув над корзиной, предназначенной, видимо, для воздухоплавателей. Под шаром горело пламя, из-за которого он, надо полагать, и должен был взлететь, когда наполнится горячим легким воздухом.

Странный все-таки способ нагревать воздух. С помощью какого-то сомнительного прибора разжигать пламище чуть не в самой корзине! А если эта керосинка перевернется и корзина загорится? И, между прочим, кто его разжег, это пламя, почему оно полыхает без присмотра? Ведь вокруг ни души.

Едва эта мысль пришла Кире в голову, как она поняла, что ошиблась. В корзине стоял человек. Просто он был очень маленький, ростом почти вровень с бортами, потому она его и не заметила издалека.

Этот человек был мальчик, и это был Тихон.

Кира вскрикнула и бросилась к дому Павлычева. Она бежала по улице и кричала что-то бессмысленное. Кажется, она и не кричала даже, а просто голосила, как деревенская баба.

И с каждым ее криком шар, словно вздыхая, приподнимался все выше над корзиной. То есть, конечно, это движение не имело никакого отношения к ее крикам, ему вообще не до Кириных криков было, шару – он поднимался сам, потом приподнял корзину…

– Тихон! – Кира собрала все свое исчезающее самообладание, чтобы выкрикнуть хоть что-то внятное. – Выпрыгни, пожалуйста, выпрыгни-и! Не лети-и-и!..

Она подбежала довольно близко, ей было уже видно его лицо. Губы сжаты, глаза прищурены… Такой знакомый прищур! И лес внизу, и вокруг сплошной враждебный воздух. Сейчас все это повторится, опять, опять!..

Кира попыталась закричать снова, но из ее рта вырвался только жалкий сип. Она схватилась за калитку, стала ее толкать, калитка не открывалась, да что ж она, заперта, что ли?!..

Едва лишь Кира об этом подумала – если можно было назвать мыслями несвязные клочья слов, носившиеся у нее в голове, – как тут же почувствовала, что калитка распахивается, отталкивая ее в сторону. Нет, это не калитка оттолкнула ее, а человек, который распахнул калитку, появившись у Киры из-за спины. Ее просто не толкать надо было, калитку проклятую, а дергать, и этот человек рванул ее на себя.

Кира стояла перед распахнутой калиткой, а он бежал по двору. Она видела только его спину. Она не понимала, что он хочет делать, что он может сделать. Корзину удержать, что ли? Она уже поняла, что это Федор, но, понимая, не могла этого осознать, такая вот странность, да и какая разница, кто это, все равно ничего ведь не сделать, ничего!

Федор схватился за борт корзины, подтянулся на руках и перевалился внутрь.

– Федька! – воскликнула Кира. – Останови же его!

Кого остановить – Тихона, шар?.. Она не понимала. Паника, охватившая ее при мысли, что сейчас с мальчиком случится то же, что случилось с его отцом, была так сильна, что никакие здравые соображения не могли ее пересилить. Она металась по двору, как клушка, цыпленок которой зачем-то выбрался из куриного гнезда, и крик ее был таким же бессмысленным, как квохтанье перепуганной клушки.

Шар с полыхающим под ним пламенем поднимался все быстрее и выше, фигуры в корзине становились все меньше. Ноги у Киры подкосились, она села на валун, лежащий у калитки, и с ужасом смотрела, как летит по далекому небу яркая капля.

И понятно ей было, что улетает она навсегда.