– И меня он тоже ударил, – уже не истерически, а со злорадством сказала Ольга. – Не понравилось, что я ему все про него высказала, когда к Мустонену уходила. А что он думал, он мне изменять будет, а я буду молчать? Он обыкновенный крестьянин был, – отчеканила она. – Бизнесмен московский – это только внешнее. А по сути деревенщина.

– Его нет.

– О покойнике или хорошо, или ничего? – усмехнулась Ольга. – В таком случае, мне о нем сказать нечего.

– О Тихоне скажите, – напомнила Кира.

– А что – о Тихоне? Вот объясните мне, почему это считается, что отец может ребенку вообще внимания не уделять, все только и скажут: да-да, бывает. А если мать от своего материнства не в восторге, то это ужас-ужас?

Кира восприняла этот вопрос как риторический и ничего объяснять не стала. Да и что она за эксперт по материнству?

– Ну нет у меня этого инстинкта, – с вызовом произнесла Ольга. – И что мне теперь, удавиться? Дура была, молодая, предохраняться не умела. Да и какое тогда было предохранение? Я для Тихона сделала все, что могла. Обеспечила ему приличную страну, он бы там и без моих забот не пропал. А если Длугачу это не понравилось, так пожалуйста, бери, воспитывай сам! Сколько угодно!

– Ольга Андреевна, эта идея уже не имеет смысла, – сказала Кира. – Виктор погиб, ребенка воспитывать некому.

– А вот и надо было думать, когда его забирал, – отрубила Ольга. – Ребенок – это ответственность. Не справляешься – отдай приличному государству, оно справится. Ну что, скажете, не права я? Вот так вот, как сейчас, лучше вышло, да?

– Сейчас ничего еще не вышло, – холодно заметила Кира. – Ребенок в воздухе висит.

– И что я должна делать? Пока он считался мой, я его могла социальным службам передать, и они обязаны были взять, хоть он и не финский гражданин. А раз я отказ оформила, его ведь даже в страну не впустят. На каком основании они должны впускать? Никаких нет оснований.

«Витя, Витя! – с горечью, как о живом, подумала Кира. – Что ты натворил со своей жизнью? Чем ты думал, когда на ней женился? Тем же, чем ребенка делал?»

Впервые в жизни она подумала, что и сама, пожалуй, не удержалась бы и врезала этой бабе. Такая гнусная, ничтожная и в ничтожестве своем опасная сущность рвалась из этого рта, из алых этих губ.

Кира вдруг вспомнила, как вне себя от смятения губы накрасила точно такой же помадой. В тот вечер, когда он позвал ее на свидание и не пришел, потому что как раз в тот вечер и уходила от него эта женщина, и кто мог тогда предсказать, в какой странный узел завяжутся их жизни…

– Не понимаю, почему он на вас запал, – злорадно сказала Ольга. – Ему эффектные нравились, видные, а вы совершенно не его тип женщины. Ну, это меня уже не касается.

– Зачем вы все-таки пришли? – с трудом выговорила Кира.

Она почувствовала сильнейшую усталость. Как будто не на лавочке сидела, а камни ворочала. Кира всегда относилась скептически к разного рода энергетическим завираньям, но эта женщина каким-то непонятным образом выпила из нее все жизненные силы.

– Как зачем? Чтобы вам обрисовать ситуацию. Чтобы вы правильно понимали расклад. Телефон мой Инга как-то вызнала – названивает, все печенки проела: приезжа-айте, Ольга Андреевна, мы не знаем, что делать с ребенком! А сама Длугачу в его кобелизме потакала, сука старая, я-то знаю! Вот что хотите, то теперь и делайте.

Ольга встала с лавочки, зябко повела плечом.

– Вроде в Финляндии и климат такой же, а тоски этой нету, как здесь. Почему, не знаете? – поинтересовалась она.

И, не дожидаясь ответа, пошла вверх по Трехпрудному к Мамоновскому, к Тверской.

– Ольга Андреевна! – окликнула Кира.

Она обернулась.

– Что вам еще?

– Завтра я вас жду у нотариуса. В десять утра. Пятая Парковая, восемь.

– Зачем? – опешила Ольга.

– Сделаем заверенные копии с отказных документов. Мне от вас сюрпризы тоже не нужны.

– А меня ваши указания… – начала было Ольга.

– Если не придете, я подам в суд на опротестование вашего отказа от ребенка, – оборвала ее Кира. – И выиграю, можете не сомневаться. Хоть в Москве, хоть в Финляндии.

– Даже так?

– Именно так.

Ольга молчала. Казалось, из ее глаз вот-вот вырвется лазерный луч и снесет Кире голову. Как в «Гиперболоиде инженера Гарина» – любила Кира в детстве эту книжку.

– Я приду, – нехотя проговорила наконец Ольга. – Мне все это тоже надоело.

Она давно уже скрылась в переулке, в ноябрьской мгле, а Кира все еще сидела на лавочке у подъезда. Сначала ей показалось, что она просто вымотана этим разговором, оттого и чувства ее придавлены. Но сразу же она поняла: нет, другое.

Другие, не усталые мысли одолевали ее, другие чувства поднимались в ней.

Витина жизнь представилась ей так ясно, как будто она увидела ее откуда-то с высоты, всю разом – всю отчаянную безнадежность его усилий увидела. Человек, попавший в полынью, пытается выбраться на крепкий лед, а лед ломается, едва он прикасается к его кромке, и нет опоры, и тщетны все попытки, и слишком холодна вода, чтобы находились силы повторять их снова и снова…

Родители – какие достались, жена – какую сам выбрал, потому что думал, что жены другими не бывают… Да, Кира понимала теперь, как происходил его выбор, понимала так, словно он сам рассказал ей об этом. И разве все это – опора? И этот мальчик со взглядом и усмешкой, от которых хочется волком выть, – разве выберешься, схватившись за такого сына, из холодного ужаса жизни?

«И я ему не помогла! – с отвращением к себе подумала Кира. – Не захотела, как и все не захотели».

Она вспомнила, как выходила из его кабинета, когда он сообщил, что летит в Арктику, и как казалось ей, как она чувствовала, что не все он еще сказал, что главного выговорить не может… И как она подавила в себе это чувство, потому что не понимала, что ей с ним делать.

Если бы можно было все это вернуть! Она бы… А что она стала бы делать, что могла бы изменить? Кира не знала.

Лифт не работал – он часто ломался в старом трехпрудненском доме. Кира поднималась по лестнице так, словно на сапогах у нее по пуду мокрой глины налипло. Не хотелось ей туда идти, вот не хотелось, и все.

Но и не пойти было невозможно.

Она остановилась перед дверью, стала рыться в сумке в поисках ключей и вспомнила уже, что положила их в карман, после того как открыла подъезд, но все еще искала, оттягивая тот момент, когда все же придется войти в квартиру.

Нора открыла дверь – наверное, услышала, как она копошится.

– Кирочка!.. – Она быстро шагнула на лестничную площадку, прикрыла за собой дверь и зашептала: – Тишина мамаша приходила! Я даже и не поняла сначала, кто это, а когда поняла, так за ребенка перепугалась! Мало ли как он ее воспримет? Но она даже в квартиру не вошла. Спросила, когда ты будешь, и все.

– Она меня внизу ждала, – кивнула Кира. – Мы уже обо всем поговорили.

– Как это – уже поговорили? – удивилась Нора. – И что дальше будет?

– Дальше, похоже, ничего. Тихон у нее на отца переоформлен. Она к этому ребенку больше отношения не имеет.

Нора застыла с открытым ртом – осмысливала услышанное.

– То… то есть как переоформлен?.. – наконец выговорила она. – Это же не квартира!

– Вот насчет квартиры я, кстати, не спросила, – вспомнила Кира. – Ну, завтра поинтересуюсь. Мы с ней