— Негодный человек! Это ли твоя благодарность твоему добродушному мастеру и благодетелю, который не только тебя обучил, но еще и мне столь усердно одобрял и просил о прибавке жалованья? Никогда я его не отпущу из моей службы, покамест сам он от нее не откажется. А тебе, неблагодарный раб, не скоро еще придется получать прибавку к жалованью.

Потом велел этого подмастерья перед всеми его товарищами и учениками высечь и отослать на другой якорный завод.

* * *

Как-то небогатая вдова одного заслуженного чиновника долго ходила в Коллегию и в Сенат с просьбою о выдаче ей пенсиона за службу ее мужа, но ей всегда отвечали: приди завтра!

Шут Балакирев узнал об этом и на другой же день, нарядив ее в черное платье, нашил на платье бумажные ярлыки с надписью «приди завтра» и в таком наряде поставил ее в сенях, через которые должен был проходить император. Это явление обратило внимание монарха, и он спросил, что это значит.

— Завтра узнаете, ваше величество, — сказал бывший тут же Балакирев.

— Я хочу знать сегодня, а не завтра.

— Невозможно, государь, приди прежде в Сенат да спроси, государь, секретаря, и если он не скажет тебе завтра, так сегодня узнаешь, что это такое.

Император догадался, пошел в присутствие и грозно спросил секретаря, о чем просит женщина в черном платье. Секретарь побледнел и признался, что давно уже ходит эта вдова, но что ему не было времени доложить об ее деле.

Государь приказал отдать вдове все годовое жалованье секретаря.

После этого происшествия ни в Сенате, ни в Коллегии долго не было слышно: приди завтра.

* * *

После взятия Азова армией генерала Громова, в которой сам царь занимал простое офицерское место, Петру приносили поздравления с победой и хвалили его мужество.

— Не я победил, — отвечал царь, — а корабли; но если с малым количеством мы сделали много, что же будет с большим? Поэтому я решился учредить флот из 60 кораблей, который, с Божьей помощью, надеюсь устроить в три года; я сам буду смотреть за работами. На свой счет я построю 10, на счет патриарха — 6, на счет духовенства — 5, на счет бояр — 34 и на средства городов — 5.

Действительно, через три года у русских было 66 кораблей и несколько тысяч пушек, таким образом, начало русского флота было положено в 1696 году, в честь чего и была выбита медаль с надписью: «Что задумал, почитай совершенным».

* * *

Однажды во время похода солдаты у котлов ели кашу. Один из них громко выражал неудовольствие по поводу прогорклости крупы.

— Вот какую кашу дают нам за нашу службу! — говорил он.

Петр проходил в это время мимо, услыхал слова солдата и подошел к котлу.

— Хлеб да соль, товарищи!

— Хлеба кушать милости просим.

Царь взял у ближайшего ложку и, как бы ничего не замечая, сказал:

— Каша-то, ребята, хороша, ешьте на здоровье.

Когда государь отошел, другой из солдат заметил роптавшему:

— Слышишь, что говорит государь? Ему не показалась противною каша, а ты ропщешь. Конечно, она немного горьковата, да что делать, в походе нельзя, чтобы все было свежее.

— Правда, брат, мне и самому стыдно стало, как царь-то кашу похвалил, — согласился недовольный.

А Петр между тем отправился искать комиссара, недосмотревшего за свежестью провианта, и сделал ему внушение при помощи традиционной дубинки.

* * *

Петр Великий при подписании приговора, которым решалась судьба людей, принял за правило, что ежели он замарает чернилами или чем-нибудь такой приговор, то это относилось к суду Божию, который, верно, не одобрил его, и тогда приговор уничтожался. Кроме того, чтобы внимательнее рассмотреть дело, он запирался в кабинете и всегда долго раздумывал прежде подписания приговора.

Однажды во время такого размышления над приговором, которым какой-то важный сановник приговаривался к лишению прав, клеймению и ссылке в Сибирь, царский кот, привлеченный царапаньем мышей, прыгнул на стол, опрокинул чернильницу и залил приговор чернилами. Петр тотчас же разорвал его на кусочки, а назавтра объявил вельможе прощение.

* * *

Должность обер-секретаря Сената, приравнивавшаяся в табели о рангах к чину полковника, в материальном отношении была обставлена несравненно лучше многих генеральских должностей, что объяснялось стремлением закона оградить занимающее ее лицо от взяточничества.

Однажды, когда государь ехал в Сенат, он случайно услышал разговор двух своих денщиков, стоящих на запятках. Денщики разговаривали довольно громко, может быть, и не без умысла, об одном из обер- секретарей Сената, слывшего замечательно усердным дельцом и добросовестным человеком.

— Дом-то себе какой выстроил, — говорил один из них, — что твой дворец.

— Мудрено ли? — возразил его товарищ. — Ты бы послушал, что говорят о его взяточничестве: с живого и мертвого шкуру дерет.

Петр виду не показал, что он подслушал их беседу, а, проезжая мимо дома обер-секретаря, объявил, что очень прозяб и хочет заехать погреться. Хозяин был на службе, а жена его крайне смутилась и перепугалась, увидев царя, въехавшего во двор. Петр успокоил ее милостивой и ласковой улыбкой и сказал:

— Не прогневайтесь, хозяюшка, что я заехал к вам обогреться.

Он осмотрел с позволения хозяйки весь дом, все покои и спальню, очень хвалил прочность строения и великолепную мебель. Поблагодарив, он уехал в Сенат, где позвал обер-секретаря и сообщил о своем визите.

— Едва ли даже имеющий тысячу душ мог бы завести себе такой дом, — заметил монарх и кивнул смущенному обер-секретарю, приглашая его в отдельную комнату.

Там он потребовал от него искреннего признания, из каких доходов он мог воздвигнуть такие хоромы. Обер-секретарь принялся уверять, что на сооружение он употребил собственные сбережения из жалованья, говорил также, что ему помогли друзья.

Государь не выносил лицемерия и лжи. Разгневанный, он приказал обер-секретарю отправиться в крепость, куда и сам немедленно приехал.

Видя, что дело принимает худой оборот, взяточник бросился царю в ноги и повинился в своих незаконных деяниях, указав, от кого и сколько получил «благодарностей».

— Тебе бы такое признание учинить должно в Сенате, — строго сказал Петр, — не допуская до этого места, а из этого видно, что ты бы никогда и не учинил признания, не видя перед собою кнута.

И он приказал тотчас наказать виновного несколькими ударами кнута.

Наказанный обер-секретарь, как уже упомянуто, считался, да и на самом деле был весьма знающим дело человеком. Ему часто поручались важные и запутанные дела.

Через два дня после экзекуции Петру встретилась в нем надобность. Он велел призвать его в кабинет. Доложили, что обер-секретарь на службу по болезни не пришел. Петр улыбнулся, понимая его болезнь. Через несколько дней царь потребовал обер-секретаря во дворец. Тот явился. Государь объявил, что намерен дать ему важное поручение.

— Ваше величество, — сказал обер-секретарь, — по закону я не имею права не только носить на себе свое звание, но и между честными людьми считаться. Если же вашему величеству благоугодно, чтобы все было по-прежнему, то из монаршего милосердия прикажите покрыть меня знаменем, да снимется с меня позор.

— Дурак, — смеясь, ответил Петр, — теперь никто не ведает того, что ты наказан, а тогда всякий узнает, что ты бит кнутом, — и сделал ему увещание забыть о наказании и проступке.

— Но помни, я прощаю тебя не по правосудию и не по милосердию, а потому, что ты мне нужен.