Я осторожно обошёл вокруг него и подошёл к панели управления. И заметил здесь клерка или кого-то другого, осуществляющего проверку. Строки кодов заполонили экран. Я прочёл всё, проводя идентификацию. Получилось гораздо быстрее, чем я предполагал. Но мне не это было нужно. Я касался панели, прокручивая вниз файлы.
— Вам надлежит составить рапорт о том, какие действия вы производите, — требовательным тоном заявил клерк.
— Нет.
Я установил их: коды распределения интервалов времени и определения объектов. Сделал трудными для понимания и запутанными, и причём намеренно. Вам не нужно было, чтобы кто-нибудь случайно внёс изменения в этот сегмент. Эти коды предохраняли ваш корабль от попадания на какую-то планету, звезду или какой-то другой физический объект.
И все они были искажены, испорчены, как и остальные коды безопасности.
— Вы составите мне рапорт о том, что вы делаете, — приказал клерк.
— Нет.
Я слышал за своей спиной его тяжёлое дыхание. До этого ему никогда не отказывали. Он был клерком. Кому вообще пришло бы в голову спорить с ним? Я сосредоточил всё своё внимание на кодах перед моими глазами: приводя в соответствие разрозненные части команд, вводя новые, восстанавливая цепи обратной связи, уменьшая грубые ошибки.
— Вы уволены!
Я обернулся и встал.
— Тогда сходите за сотрудниками службы безопасности, чтобы убрали меня отсюда. Или попытаетесь сделать это самостоятельно?
Я был безоружен, но и он тоже. Я был выше этого коротышки. Я бегал по тоннелям и служил в безопасности, я знал, как надо сражаться на небольшом пространстве. Мои шансы были на исходе. Как и моя жизнь. А у него — нет. Пока — нет.
Клерк открыл и снова закрыл рот, ловя воздух и какие-нибудь слова. За его спиной повернулся люк переходного шлюза, и мы оба вздёрнули кверху свои головы.
Через перемычку шагнула Тереза Дражески. Она встретила мой упорный взгляд, прочитала написанное у меня на лице, заметила, в какой позе я находился.
— Лучше уйдите отсюда, — сказала она клерку.
Клерк сглотнул. Его большой палец рефлекторно скользнул по поверхности планшета, но казалось, ему не удаётся связаться с каким-то другим узлом.
— Вам… вам не дозволено находиться здесь.
— Нет, — согласилась она. — Но я повторяю: если хотите жить, лучше уходите отсюда.
Это было слишком. Клерку, вероятно, никогда не требовалось проявлять отвагу и, уж абсолютно точно, редко требовалось принимать самостоятельные решения. Он пулей вылетел из переходного шлюза. Мы услышали стук его каблуков по палубе и то, как он бегом бросился к лифту.
В другой раз я бы испугался. Но в ту минуту мне хотелось рассмеяться. Один из наших всеведущих и вездесущих клерков только что сбежал от праведника.
Как бы то ни было, ни один из нас не удостоил его даже взглядом.
— Как вы нашли меня? — спросил я.
Её губы скривились в усмешке, и она, дотянувшись до меня, коснулась моего виска так же, как тогда, в тоннеле.
— У вас была с собой моя камера, — произнесла она и протянула свою обтянутую перчаткой руку, чтобы показать мне невидимую вблизи, маленькую серебристую пылинку. — Простите.
У меня не осталось ни капли негодования, которое я мог бы выплеснуть на праведников с их фокусами и интригами. Я схватил пылинку с её пальца, бросил на пол и раздавил каблуком. Тереза не сделала ни малейшего движения, чтобы остановить меня.
Я вернулся к панели управления и к своей работе.
— Что вы делаете, Амеранд? — спросила она.
— Вам это знать ни к чему. — Я прокручивал файл за файлом, чтобы проверить идентичность, затем скопировал в нарушенную кодовую строку, заполняя пробелы.
— Это отправится на Фортресс?
— Я сказал, что вам это знать ни к чему. — Я соединил две кодовых строки, которые не соответствовали друг другу, вместе, в единое целое, и стал изменять вводимые данные по одной цифре за один раз.
— Может, по крайней мере, скажете почему?
— Они убили мою мать.
Она долго стояла молча. Я продолжал работать. У меня было мало времени. Клерк уже кому-то докладывал. Агенты безопасности скоро будут в пути. Надо успеть.
— Как вы узнали о своей матери?
— Эмилия оставила мне послание.
Опять тишина. Длившаяся достаточно долго, чтобы я успел связать между собой и переделать ещё три кода.
— А где Эмилия?
— Тоже умерла.
Я сказал это равнодушно. Сообщил факт. Я знал, что одна часть меня кричала от горя, но очень далеко отсюда. Я так старался сохранить наши жизни. Я так упорно старался. Всё, чего я хотел для неё, для себя, даже для Капы, — выжить. Это было важнее любви, дружбы и всего остального. Мы,
Но мы все потерпели неудачу. Единственные, кто может выжить, — Кровавый род.
— Амеранд Жиро, слушайте меня.
— У меня нет времени слушать вас.
«Не заставляйте меня драться с вами, Тереза. Я не хочу причинять вам боль, но я не позволю вам останавливать меня».
— Хамад был прав, Амеранд. Они используют вас.
Я резко обернулся. Она по-прежнему стояла у самого порога. В руках — ничего, пусто. Она показывала мне, что не вооружена.
Она знала, что я готов был применить силу против неё. Она была готова к этому. Ко мне.
— Они используют вас, — повторила она. — Это западня.
— Вы не знаете, о чём говорите.
— Не знаю? — Уголок её рта слегка дёрнулся. — Тогда ответьте мне на вопрос, Амеранд: почему это до сих пор находится здесь? — Она раскинула руки, как бы заключая в круг пребывающий в полном беспорядке отсек корабля. — Какого чёрта эта великая и непревзойдённая угроза безопасности была отбуксирована сюда, в место постройки судов, и заперта под замок?
Я отмахнулся от её слов.
— Фэйвор Баркли собирался продать его по дешёвке.
— Я встречалась с Фэйвором Баркли, — ответила Тереза. — Он говорит, его семья уехала, но он пока здесь. Говорит, что прикрывает их. Но он не похож на человека, который гордится своими поступками. Он в самом деле выглядит плачевно. Подозреваю, что он пошёл на сделку: свобода его семьи в обмен на укрытие для корабля там, где вы можете до него добраться.
Она сделала шаг вперёд. Её взгляд по-прежнему прикован к моим глазам. Руки опущены и пусты.
— Амеранд, нам показали грандиозный спектакль. Нам надавали игрушек-погремушек и в самом начале показали, куда идти. А мы выполнили всё. Это всего лишь ещё одна. Кто-то оставил её здесь для вас.
— Вы не можете об этом знать.
— Тогда спрашиваю снова: что эта штука делает здесь до сих пор?