читая мантру: хлин клин кандарпа сваха. Так происходит соединение двух 'богов'. Эротическая игра осуществляется на трансфизиологическом уровне, ибо она никогда не прекращается. Во время майтхуны йогин и его найика воплощают 'божественный мир' – в том смысле, что они не только испытывают блаженство, но также и способны созерцать высшую реальность непосредственно.

Не следует забывать, что в майтхуне не допускается истечение семени: бодхичиттам нотсриджет, 'семя не должно быть извергнуто'. В противном случае йогин подпадает под закон времени и смерти, становясь обыкновенным распутником. В этих практиках 'чувственное удовольствие' играет роль 'колесницы', ибо оно производит максимальное усилие, уничтожающее обычное сознание и венчающееся нирваническим состоянием – самарасой, невыразимым переживанием Единства. Как мы уже видели раньше, самараса обретается путем 'обездвиживания' дыхания, сознания и семени. 'Дохакоша' Канхи постоянно возвращается к этой теме: 'дыхание не слабеет и не учащается; ничего не совершая, оно остается неподвижным'. 'Тот, кто сделает неподвижным царственный дух посредством подлинного наслаждения (самараса) в состоянии Врожденности (сахаджа), сразу становится совершенным мудрецом, он не боится ни старости, ни смерти' (19). 'Если он поставит прочный засов на входной двери дыхания, если в этой мрачной темноте вызовет он дух лампы, если драгоценный камень джины. ('победителя') коснется высших небес, то, – как говорит Канха, – он вступит в нирвану, продолжая радоваться существенно' (22).

В этом 'подлинном наслаждении', этом невыразимом переживании Единства (самараса) адепт достигает состояния сахаджи, т.е. необусловленного состояния, чистой спонтанности. Все эти понятия, разумеется, трудны для перевода. Каждое из них пытается выразить парадоксальное состояние абсолютной недвойственности (адвая), следствием которой является махасукха, 'великое блаженство'. Подобно Брахману упанишад и веданты, подобно нирване махаянистов, состояние сахаджи неопределимо; его невозможно понять диалектическим путем, оно может быть постигнуто лишь в непосредственном опыте. 'Весь мир, – говорится в 'Хеваджра-тантре', – имеет природу сахаджи, ибо сахаджа является квинтэссенцией (сварупа) всех вещей; эта квинтэссенция – нирвана для тех, кто обладает совершенно чистой читтой'. Человек 'реализует' состояние сахаджи посредством преодоления дуальностей: вот почему концепции адвайи и юганаддхи (принцип объединения) занимают важное место в тантрической метафизике. 'Панчакрама' подробно обсуждает теорию юганаддхи: последняя представляет собой состояние единства, полученного через отмежевание от двух полярных противоположных понятий – сансары (космического процесса) и нивритти (абсолютное прекращение всякого процесса); человек преодолевает их благодаря сознанию того, что высшая природа феноменального мира (санклеша) идентична Абсолюту (вьявадана); следовательно, он осознает единство существования формы и существования без формы и т.д.

В этой диалектике противоположностей можно узнать излюбленную тему мадхьямиков и махаянских философов в целом. Но тантриста интересует практическая сторона, садхана; он желает воплотить непостижимое, выражающееся во всех образах и мантрах, относящихся к объединению оппозиций, он жаждет непосредственного, опытного познания недуальности. Буддийские сочинения сделали особенно популярными две пары противоположностей – праджню-упаю и шунью (пустоту)-каруну (сострадание). 'Объединить' или 'преодолеть' их – значит встать на парадоксальную позицию бодхисаттвы: в своей мудрости тот больше не различает людей (ибо, с метафизической точки зрения, 'человек', 'личность' не существуют; единственное, что существует, – это конгломерат пяти скандх), но тем не менее из сострадания он пытается их спасти. Тантризм умножает пары оппозиций (солнце и луна, Шива и Шакти, ида и пингала и т.д.) и, как мы только что заметили, старается 'объединить' их посредством практик, комбинирующих тонкую физиологию с медитацией. Это обстоятельство стоит подчеркнуть особо: на каком бы уровне ни осуществлялось 'совпадение противоположностей', оно представляет собой преодоление феноменального мира, ликвидацию любого дуалистического видения вещей. Используемые образы предполагают поворот к первоначальному состоянию бесформенности; так, объединение солнца и луны означает 'разрушение космоса' и, следовательно, возврат в исконное Единство. В хатха-йоге адепт старается сделать 'неподвижными' дыхание и семя; более того, он занимается 'возвращением семени', т.е. совершением действия, которое совершенно невозможно в рамках 'нормального' физиологического контекста, присущего 'нормальному' миру; иначе говоря, 'возврат семени' на физиологическом уровне состоит в трансцендировании, выходе за пределы мира явлений, обретении свободы. Это лишь один аспект того, что называется 'движением против течения' (уджайя садхана) или 'регрессивным' процессом (улта) натхасиддхов, подразумевающим полную 'инверсию' всех психофизических процессов; это и есть таинственная пaрaвритти, которую можно обнаружить уже в махаянских текстах и которая в тантризме имеет в виду также и 'возврат семени'. Для того, кто воплощает указания этих текстов, подобное 'возвращение' или 'регрессия' означает деструкцию обыденного мира и, следовательно, 'разрушение времени', достижение 'бессмертия'. В Горакша Виджае Дурга (она же Шакти, Парвати) спрашивает Шиву: 'Почему так случилось, о мой Господь, что ты бессмертен, а я смертна? Поведай мне истину, о Господь, чтобы я также обрела вечное бессмертие'. По этому случаю Шива и раскрывает учение хатха-йоги.

Бессмертие не может быть обретено иначе, нежели прекращением проявленности, а значит, и прекращением умирания и распада; необходимо 'плыть против течения' и заново обнаружить первичное, неподвижное Единство, которое существовало до всякого расщепления. Именно это и практикуют йогины, когда они объединяют 'солнце' и 'луну'. Сокровенное событие единения происходит одновременно на нескольких уровнях: во-первых, на метафизическом плане, посредством соединения Шакти (кундалини) с Шивой в сахасраре йогин вызывает инверсию космического развития, регрессию к бесформенному состоянию изначальной целостности; во-вторых, на физиологическом, 'объединение' солнца и луны означает 'соединение' праны и апаны, т.е. 'тотализацию' (или прекращение) вдохов и выдохов; наконец, в-третьих, половое совокупление, посредством ваджроли мудры, осуществляет 'возврат семени'.

Как мы уже видели, соединение солнца и луны достигается с помощью унификации дыханий и жизненных энергий, циркулирующих в иде и пингале; эта унификация происходит в сушумне. 'Хатха-йога прадипика' (IV, 16-17) говорит, что 'сушумна пожирает время'. Тексты подробно останавливаются на 'покорении смерти', на 'бессмертии', которое обретает йогин, 'покоряющий время'. Задержка дыхания, прерывание деятельности сознания, остановка семяизвержения – все это названия, выражающие одно и то же состояние души, переживающей устранение времени. Мы уже отмечали, что любому усилию трансцендирования мира предшествует длительный процесс 'космизации' тела и психоментальной жизни, ведь именно от совершенного, идеального 'космоса' отталкивается йогин, преодолевая границы мира вообще. Эта 'космизация', которая начинает осуществляться уже в пранаяме, изменяет темпоральные ощущения йогина. 'Калачакра-тантра' соотносит вдох и выдох с ритмом дня и ночи, потом с растущей и убывающей луной, месяцами, годами, наконец, с самыми долгими промежутками космического времени. Можно выразиться иначе: посредством своего дыхательного ритма йогин повторяет и, так сказать, проживает заново Великое Время (махакальпа), периодические сотворения и разрушения Вселенной (космические 'дни и ночи'). Задерживая дыхание, фиксируя его в сушумне, он преодолевает мир феноменов, переходит в ту необусловленную, вневременную сферу, где нет 'ни дня, ни ночи', 'ни болезни, ни смерти'; эти наивные и неопределенные фразы означают, конечно, 'выход из времени'. Преодоление 'дня и ночи' является трансцендированием противоположностей. На языке натхасиддхов она означает растворение Вселенной посредством процесса деманифестации. Это и есть соединение времени и вечности, бхавы и нирваны; на чисто 'человеческом' уровне она является воссозданием первичного андрогина, некоего целостного единства, сочетающего в своем собственном существе мужское и женское начала – одним