этот обряд предназначен для кали-юги, т.е. он адаптирован к нынешней космо-исторической эпохе, в которой Дух сокрыт, 'погрязнув' в телесном мире. Однако автору этого сочинения хорошо известно, что панчататтва может интерпретироваться и буквально, особенно в магических и неортодоксальных кругах; так, он цитирует 'Нигаматантрасару': 'В Гауре и других странах можно обрести сиддхи через пашубхаву' (т.е. через панчататтву, практикуемую физически).

Ранее мы уже говорили, что тантристы делятся на два разряда: самайины, верящие в идентичность Шивы и Шакти и пытающиеся пробудить кундалини с помощью духовных упражнений, и каулы, почитающие каулини, т.е. кундалини, и использующие 'внешние' ритуалы. Это разделение не вполне валидно, однако не всегда легко быть совершенно уверенным в том, насколько далеко следует буквально понимать тот или иной ритуал: так, мы видели, в каком смысле должно быть истолковано 'пьянство', доведенное до степени 'падения на землю'. Кроме того, грубый и брутальный язык часто используется как ловушка для непосвященного. Знаменитая 'Шактисангама-тантра', почти полностью посвященная шатчакрабхеде ('проникновению в шесть чакр'), пользуется совершенно 'конкретным' лексиконом, * чтобы описать спиритуалистические упражнения. (См. там же, II, 128-31, о пяти макарах; согласно Бхаттачарьяе, эти термины берутся не как 'рыба', 'мясо', майтхуна и т.д., но как технические понятия, относящиеся к разным медитациям.) На двусмысленности эротического словаря тантрической литературы тоже не стоит заострять особого внимания. Например, подъем чандали через тело йогина часто сравнивается с танцем 'прачки' (домби). 'С домби в своей шее' (т.е. ощутив самбхогакаю в районе шейного отдела) йогин 'проводит ночь в великом блаженстве'.

Тем не менее майтхуна зачастую практикуется и как конкретный ритуал. Если осознавать, что этот акт – не профанное, но ритуальное действо, что партнеры больше не человеческие существа, но подобны богам, 'не привязанным ни к чему', то уже не обязательно воспринимать совокупление как происходящее на космическом уровне. Тантрические сочинения не раз повторяют высказывание: 'Посредством тех же действий, которые заставляют большинство людей гореть в аду тысячи лет, йогин достигает вечного спасения'. Это составляет, как мы знаем, краеугольный камень йоги, изложенной Кришной в 'Бхагавадгите' (XVIII, 17): 'Кто свободен от самости, чей не запятнан разум, тот, даже убив этих людей, не связан, не убивает'. И уже в 'Брихадараньяке' (V, 14, 8) сказано: 'Если знающий это совершает даже много зла, он поглощает все это зло и становится безупречным, чистым, свободным от старости и смерти'.

Сам Будда, если верить тантрической мифологии, подавал здесь пример: только практикуя майтхуну, он сумел покорить Мару; благодаря той же практике он стал всеведущим, а также обладателем магических сил. Практики в 'китайском стиле' (чиначара) рекомендованы во многих буддийских тантрах. 'Махачинакрама- тантра' (другое название – 'Чиначарасара-тантра') рассказывает, как святой мудрец Васиштха, сын Брахмы, идет искать Вишну в образе Будды, чтобы спросить его о ритуалах богини Тары. 'Он вступает в великую страну Китай и видит Будду, окруженного тысячью любовницами, находящимися в эротическом экстазе. Удивление святого сменяется негодованием. 'Подобные деяния противоречат Ведам!' – восклицает он. Голос из пустоты поправляет его: 'Если бы ты хотел заслужить мою милость, то именно такими практиками в китайском стиле тебе следовало бы почтить меня!' Васиштха приближается к Будде и получает из его уст неожиданный урок: 'Женщины – это боги, женщины – жизнь, женщины – украшение. Будь мысленно всегда среди женщин!''. Как гласит китайская тантрическая легенда, одна женщина из Янь-чжу отдавалась всякому юноше; после ее смерти обнаружилось, что она была 'бодхисаттвой со сцепленными костями' (т.е. кости ее скелета были связаны друг с другом как звенья цепи). (Впрочем, это восхваление плотской любви может быть объяснено важностью, придаваемой (особенно в даосских кругах) сексуальным техникам как средству продления жизни.) Собственно говоря, этот аспект уже выходит за пределы майтхуны, являясь частью великого культа 'божественной женщины', который стал доминировать во всей Индии начиная с VII-VIII вв. Мы видели превосходство Шакти в обретении скорого спасения, а также важность женщины в духовных дисциплинах. С появлением вишнуизма кришнаитского толка любовь (према) окончательно занимает лидирующую роль. Это преимущественно незаконная любовь, любовь к 'чужой жене' (паракийя рати); в знаменитых бенгальских дворах любви проводились диспуты между вишнуитскими почитателями паракийи и защитниками супружеской любви, свакийи – и последние всегда оказывались в проигрыше. Образцовой любовью осталась та, которой Радха окружила Кришну – тайной, незаконной, 'антисоциальной' любовью, символизирующей тот прорыв, которое всегда производит подлинное религиозное переживание. К слову сказать, с индуистской точки зрения брачная символика христианского мистицизма, в которой Христос играет роль жениха, недостаточно выражает подобное отречение от всяких социальных и моральных ценностей, которое подразумевает мистическая любовь как таковая.

Радха воспринимается как бесконечная любовь, составляющая самую сущность Кришны. Женщина наделена природой Радхи, мужчина – природой Кришны; отсюда 'истина', касающаяся любви Кришны и Радхи, может быть познана только в самом теле практикующего, но это знание на 'телесном' уровне имеет общезначимое метафизическое обоснование. 'Ратнасара' заявляет, что тот, кто постигает 'истину тела' (бханда), может затем постичь и 'истину вселенной' (брахманда). Однако, как и во всех других тантрических и мистических школах, когда упоминаются мужчина и женщина, то это не 'ординарный мужчина' (саманья мануш), не 'страстный мужчина' (рагер мануш), но универсальный, архетипический человек, человек 'нерожденный' (айони), 'необусловленный' (сахаджа), вечный (нитъер); точно так же это не 'ординарная женщина' (бишеша рати). 'Свидание' мужчины и женщины происходит во Вриндаване, мифическом месте встреч Кришны и Радхи; их союз есть 'игра' (лила), свободная от бремени мира, и является чистой спонтанностью. Кроме того, все мифологические образы и практики совпадения противоположностей отождествляются друг с другом; союз Шивы и Шакти, Будды и Шакти, Кришны и Радхи может быть соотнесен с любым другим 'соединением' (иды и пингалы, кундалини и Шивы, праджни и упайи, 'дыхания' и 'сознания' и т.д.). Любое объединение оппозиций производит перелом в жизни и заканчивается переоткрыванием изначальной естественности. Зачастую мифологическая схема одновременно и интериоризуется, и 'инкарнируется' благодаря использованию тантрической теории чакр. Так, в вишнуитской поэме 'Брахма самхита' сахасрара-чакра уподобляется Гокуле, местопребыванию Кришны. А вишнуитский поэт XIX в. Камалаканта в своей 'Садхака-ранджане' сравнивает Радху с кундалини и описывает ее бег к тайному месту свидания с Кришной как подъем кундалини, стремящейся объединиться с Шивой в сахасраре.

Некоторые буддийские и вишнуитские мистические школы продолжали практиковать його-тантрическую майтхуну даже тогда, когда 'культовая любовь' окончательно возобладала. Глубокое мистическое движение сахаджия, которое продолжает традицию тантризма и которое, подобно тантризму, выступает и в буддийской, и в индуистской форме, наследуя их старую приверженность эротическим техникам. Но, как и в тантризме, и в хатха-йоге, в сахаджии половое единение понимается как средство получения 'высшего блаженства' (махасукха), и он никогда не должен заканчиваться семяизвержением. Майтхуна выступает как венец долгого и трудного ученичества. Неофит должен добиться совершенного контроля за своими чувствами; для этой цели ему нужно приблизиться к 'благочестивой женщине' (найика) и постепенно превратить ее в богиню в процессе интериоризованной иконографической драмы. Так, в первые четыре месяца он должен ждать ее приказаний как слуга, спать в той же комнате, что и она, у ее ног. В течение следующих четырех месяцев, продолжая служить ей, как раньше, он уже спит в ее кровати, с левой стороны. Во время следующих четырех месяцев он будет ложиться спать с правой стороны, затем они будут лежать обнявшись и т.д. Целью всех этих предварительных этапов является, во-первых, 'автономизация' чувственного удовольствия, рассматриваемого как единственный человеческий опыт, способный принести нирваническое блаженство, а во-вторых, достижение контроля над чувствами, т.е. остановку семени.

В Найика-садхана-тике ('Комментарии к духовной практике совместно с женщиной') этот церемониал описывается в деталях. Он насчитывает восемь частей, начиная с садханы, т.е. мистической концентрации, использующей специальные мантры; затем следуют смарана ('воспоминание', 'проникновение в сознание'), аропа ** ('придание качеств объекту'), в которой найике, начинающей трансформироваться в богиню, ритуально подносят цветы; манана ('памятование о красоте женщины во время ее отсутствия' ), на которой происходит интериоризация ритуала. На пятой ступени, дхьяне ('мистической медитации'), женщина садится слева от йогина и он обнимает ее 'так, что дух его возносится'. На стадии пуджи ('культ' в собственном смысле слова) месту, где восседает найика, оказываются почести, ей делаются подношения, затем найику омывают, как изваяние богини. Все это время йогин мысленно повторяет мантры. Его концентрация достигает максимума, когда он берет найику на руки и идет к постели,