властные, жестокие — шанжана. Кази первым заморгал, сощурился, виновато опустил голову.

— По сведениям, которые получены нами из вполне достоверных источников, — заговорил дарин, растягивая слова и внимательно наблюдая за впечатлением, которое они производят на кази, — зачинщиком возникшей смуты является духовное лицо…

— О ходжа Бахауддин!.. О имамий Азям[103]…

— Я изумлен, кази, не меньше вашего, но это сущая правда!

У верховного кази было такое лицо, как будто, ни в чем не повинного, его уже вели на казнь. Дарин наслаждался эффектом.

— Да, я изумлен. Ведь это значит, что ваши храмы, мечети, медресе превратились в обиталище сатаны, а ваши муллы учат не смирению, а мятежу…

Каждое слово пронзало сердце кази, как отравленная стрела. Все сводилось к одному — главная вина за беспорядки ложится на самого верховного кази. Как доказать свою непричастность, какие оправдания переубедят шанжана?.. Запоздалое раскаяние терзало кази: и дернуло же его бежать за полночь к этому проклятому маньчжуру!..

— Я верю, однако, — говорил длиннобородый дарин, подчеркивая свое сочувствие к потрясенному кази, — я верю, что высокопоставленные духовные лица, которым оказывает покровительство наш великий каган, которых он щедро одаряет и окружает почетом, — я верю и надеюсь, что они не последуют по стопам жалкой горсточки негодяев…

— О боже!.. — Вскочив с места, кази вскинул руки кверху. — Наша любовь к великому кагану, свидетель аллах, не ведает предела…

— Прошу вас сесть, кази, — сказал шанжан, раскуривая трубку. — Теперь мы должны обсудить, как отвести опасность, нависшую над народом, а если выражаться точней — над нашими головами. Не так ли, кази? А?..

— Так, так, господин мой…

— Мы давно приметили этого Коротышку муллу, но не трогали из почтения к его духовному сану, и он, пользуясь нашей снисходительностью, разгуливал на свободе. Дальше это продолжаться не может.

— Гнилая душа, сбившаяся с пути праведных! — воскликнул кази, грозя невидимому мулле Аскару.

— По-моему, он сбился не только с пути, по которому идут праведные сыны аллаха, но и с того пути, по которому должны следовать слуги кагана…

— Так, так, господин мой, мудрость вещает вашими устами… Он должен быть строго наказан!

— Наказать его легко, — холодно улыбнулся дарин, — мы раздавим его, словно куклу, слепленную из сырой глины. Все дело в том, как выбить из множества голов мысли, которыми он их засорил. Знаете ли вы, кази, что в некоторых местах избивают и даже убивают наших сборщиков податей…

— О боже, не лишай нас своей милости…

— Могущество ханских войск безгранично. Но мы не желаем бесполезного кровопролития. Надо вернуть народу спокойствие мирным путем.

— В этом деле мы можем оказать помощь, — сказал кази, поняв, на что намекает длиннобородый. Взгляды собеседников снова сошлись. Но теперь это были взгляды единомышленников… И долго еще длилось обсуждение неотложных мер, вызванных нарастающими беспорядками.

Длиннобородый дарин, действуя по правилу: «мясо жарят в собственном сале», возложил на верховного кази ответственные поручения и самолично проводил его до выхода.

Пятеро всадников подскакали к бурной, пенистой реке и, хлестнув коней, бросились в воду. Не в силах противиться стремительному потоку, кони поплыли по течению и кое-как добрались до противоположного берега.

Всадник на рыжем иноходце молча указал в сторону пологого холма и повернул коня. Остальные последовали за ним. На вершине холма спешились, чтобы дать передохнуть лошадям, которые запаленно дышали, широко раздувая ноздри.

Вокруг раскинулась бесконечная степь. Озаренная теплыми лучами солнца, она уже налилась всеми красками осени. Воды Или блестели на изгибе словно ртуть. Дальние сады и рощицы казались отсюда пригоршнями золотых монет. На юге гордо поднимал свою величавую голову седой Тянь-Шань, как бы охраняя покой долины.

— Смотрите, вон там, на дороге, цепочка телег, — заметил первым все тот же всадник, которому принадлежал рыжий иноходец.

— Мы успели в самый раз!

— Теперь на коней!..

По дороге тянулся длинный скрипучий обоз. Дехканские телеги двигались одна за другой, впритык, — судя по сопровождавшей караван охране, везли хлеб. Впереди брели человек десять, связанные одной веревкой. Когда обоз достиг низины, превратившейся после дождей в вязкое болото, головные телеги сразу же застряли в грязи.

— Куда вы смотрели, негодяи?.. У вас что, полопались глаза?.. — крикнул один из охранников.

Погонщики, засучив штаны выше колен, полезли в грязь. Но как они ни напрягались, колеса засасывало все глубже. Испуганно храпели лошади, увязнув до самого брюха в густой непроходимой жиже.

— Разгружайте свои телеги, бездельники!..

Погонщики стали перетаскивать мешки с возов на обочину дороги. Двое поскользнулись, упали, не выдержав тяжести, распластались прямо в грязи, едва не захлебнулись, — их подняли, усадили в сторонке. Но стражники безжалостно подгоняли остальных погонщиков, действуя плетьми.

Неожиданно среди криков, ругани и злобных проклятий прозвучал сухой хлопок выстрела, и в тот же миг один охранник свалился с коня. Не успела охрана опомниться, как из высоких придорожных зарослей кустарника выскочили пятеро всадников с занесенными над головами саблями.

— Кто пошевелится — прощайся с жизнью! — крикнул передний всадник на рыжем иноходце.

— Ахтам!.. — узнал его кто-то из погонщиков. Стражники оторопели, может быть, растерявшись не столько от выстрела, сколько от имени, которое им приходилось уже слышать.

Тем временем Ахтам обратился к погонщикам:

— Братья, разве не лучше спалить весь хлеб в огне, чем отдавать его нашим кровососам?.. Но теперь все ваше: и хлеб, и обоз, поступайте, как знаете.

— Послушай, сынок, — сказал пожилой погонщик, выдвигаясь вперед, — ты отомстил за нас этим разбойникам, спасибо тебе. Однако что дальше? Ведь вы-то уйдете, а расплачиваться за все нам…

— Расплачиваться?.. Или у вас в жизни осталось что-нибудь кроме страха?.. Что еще вы боитесь потерять?.. — ответил Ахтам вопросом на вопрос.

— Чем тянуть лямку до самой смерти, лучше хоть раз испытать судьбу, — поддержали Ахтама из толпы. — Вот что ждет каждого из нас: они виноваты только в том, что не сумели уплатить все налоги! — Группа связанных дехкан — впопыхах никто не догадался перерезать веревку — стояла в сторонке, особняком, как молчаливое подтверждение горьких слов Ахтама.

— Всему есть предел, и вашему терпению тоже, братья! Когда мы выступим локоть к локтю, с гнетом будет покончено…

— Верно… верно… — переговаривались в толпе.

— Кто с нами — выходи вперед! Кто домой — поворачивайте обратно, друзья.

Около тридцати дехкан, считая и десятерых, освобожденных от сурового наказания, вступили в отряд Ахтама. Остальные, то ли боясь последствий для себя самих, то ли не решаясь покинуть семьи, не рискнули на это и, завернув лошадей, отправились восвояси.

— Скоро наступят светлые дни! — напутствовал их Ахтам. — А у вас, наверное, крепкие поясницы, а? — шутливо обратился он к своим новым товарищам. — Смотрите, как бы не пришлось потом и вам дать