— Ну теперь я до Кульджи хоть пешком дойду!

Километрах в десяти-пятнадцати на юг от Урумчи расположен конный завод Мачан. Здесь выращивали породистых коней и овец. Родоначальники этих пород были привезены из Советского Союза. Небольшой этот завод положил начало большому делу собственного породного коневодства в крае. Недалеко от стен этого-то конезавода и залегли Гани и Кусен, поджидая удобный случай. Рассказал им о заводе Омарнияз. Правда, поняв, какие планы возникли у беглецов в связи с его рассказом, Омарнияз просто испугался: эти кони властями высоко ценились и очень береглись, за попытку угнать их могли убить на месте. Омарнияз уговаривал Гани не совершать такого безрассудного поступка, но Гани стоял на своем:

— Коль сяду на одного из коней с этого завода, буду чувствовать себя так, будто оседлал самого Шэн Шицая!

Делать было нечего, Омарнияз проводил их, пожелав удачи…

Сегодня, 12 апреля, отмечался день государственного переворота, и в честь прихода к власти Шэн Шицая на заводе был праздник. Из здания слышались музыка, песни и голоса веселящихся людей.

— Что это они сегодня так разошлись? — удивлялся Гани, выглядывая из укрытия. Он хотел поближе подобраться к стене, как вдруг во дворе раздался визгливый крик: «Амат! Мамат!»

— Да! Здесь! — прозвучали тотчас в ответ два голоса. Ясно было, что Мамат и Амат простые рабочие, а китаец с визгливым голосом — их начальник. Гани подбежал к стене и, прижавшись к ней, стал сквозь щель рассматривать двор. Два человека вышли из конюшни и направились к зданию. Это, очевидно, и были Амат и Мамат. А где же караульное помещение? И почему не видно охранников? Амат и Мамат подошли к дому. Когда отворилась дверь, стали слышнее пьяные голоса. Вышел еще какой-то китаец, может быть, директор конезавода.

Он приказал подать ему коня. Работники подвели жеребца и помогли хозяину влезть в седло, а потом и сами уселись на лошадей.

— Поехали! — приказал начальник, и все трое двинулись к воротам…

— Постой, постой, — начал считать Гани. — Уже четыре дня, как мы бежали?.. Сегодня, выходит, 12 апреля? А, ну ясно. Праздник, — он бегом вернулся к Кусену. — Ну, друг, нам с тобой здорово повезло!

— Что случилось?

— Китайцы все перепились, празднуют…

— Что празднуют?

— Сегодня 12 апреля! Ну раз так, нам не придется ломать стену…

— А как же мы?..

— А мы сейчас охранника у ворот чик, вот с этого места и начнем свой путь мести!..

— Ойбай!..

Гани не ответил. Он стоял задумавшись. Вначале они хотели проломить ночью стену в конюшне и вывести двух коней. Но теперь Гани, увидев, что все перепились, что директор уехал, решил сделать по- другому. Надо разоружить пьяных чериков, проникнуть на завод, а если поднимется шум, пустить в ход оружие.

— Приготовься, Кусен, сейчас начнем!..

— Что начнем? — не понял Кусен.

— А в атаку пойдем. Не трусишь?

— Не болтай глупостей!

— Не обижайся, Кусен. Сейчас на обиды нет времени. Будешь делать все, что я прикажу. Ну, во славу аллаха…

Начало темнеть. В это время в конторе завода осталось на ногах только два черика да четверо изрядно пьяных работников, занятых какой-то азартной игрой. Остальные кто спал мертвым оном, кто вовсе ушел домой.

Гани и Кусен, взяв в зубы ножи, которые им дал Омарнияз, шли, прижимаясь к стене, к воротам с караульной будкой. Они остановились неподалеку. Караульный, может, уснул, во всяком случае из караулки ничего не было слышно. Гани сделал знак. Кусен пополз на четвереньках. Гани полз следом за ним на расстоянии примерно шести шагов. Когда Кусен приблизился к двери караулки, оттуда раздался крик:

— Пошла вон!

Видимо, караульному показалось, что подошла собака. Черик вышел из будки и стал осматриваться, но Гани одним прыжком подскочил к нему и ударом кулака свалил на землю. Тот рухнул, издав какой-то странный звук. Гани удивленно и смущенно посмотрел на свой кулак, и лишь когда Кусен пошутил:

— У него душа, по-моему, через зад от твоего удара выскочила… — пришел в себя и рассмеялся.

Они забрали у черика, лежавшего без сознания, винтовку и два патронташа, заткнули ему рот, связали и спихнули в сухую канаву. Взяв в руки винтовку, Гани направился в сторону ворот, но, попробовав их, убедился, что они заперты изнутри. Тогда друзья прошли вдоль стены до конюшни. Гани поднял на плечах Кусена и тот стал высматривать, где же второй черик. Но никого не было видно. Куда же он девался?

— Видишь что-нибудь? Ты чего там мешкаешь, да еще ногами перебираешь, у меня спина не железная…

Кусен спустился и сообщил, что черика не видно.

— Дай-ка я гляну. — Гани взобрался на спину Кусена, едва не переломив тому позвоночник. Кусен только крякнул. Ничего не увидев, батур собирался было залезть на крышу, как вдруг совсем рядом вспыхнула спичка. Огонь ее осветил черика. Он стоял на плоской крыше конюшни, опираясь на столб. Гани слез с плечей Кусена, и они пошли в сторону, где стоял черик. Вот они уже под ним. Черик прохаживается по крыше взад-вперед. Что делать дальше? Надо торопиться, ведь время идет. Может быть смена караула или вернутся эти самые Амат и Мамат. Может, застрелить его? Нет… Нельзя поднимать шум…

Гани снова вскарабкался на плечи Кусена и тихо взобрался на крышу. Он оказался за спиной черика, но солдат все же услышал шум и стремительно обернулся. Однако огромная черная тень батура, нависшая над ним, на секунду ошеломила его. Потом он пришел в себя и рванул с плеча винтовку, но было уже поздно. Гани как клещами сжал его горло. Подержав так черика с минуту, он приподнял его и сбросил с крыши. Вытер лоб и негромко сказал Кусену:

— Возьми у него винтовку и быстро иди к воротам.

А сам спокойно спустился по лестнице с крыши во двор и, подойдя к освещенным окнам конторы, заглянул внутрь: там вовсю шла игра. Игрокам было явно совсем не до того, что творится во дворе, даже если весь табун вывести с завода, то они вряд ли услышат. Гани прошел к воротам и открыл их, Кусен был уже здесь.

Он успел и винтовку забрать и даже форменную шапку черика на себя надеть. Гани рассмеялся, увидев его, но мысль Кусена ему понравилась и, поискав, он нашел и надел шапку первого охранника.

— Что ж, идем, брат черик.

Оба они осторожно двинулись в сторону конюшни. Над дверями там висел фонарь, тускло освещавший площадку вокруг. Внутри стояло много лошадей. Перед каждым стойлом висела табличка с указанием возраста и клички лошади. В углу спал человек, видимо, ночной дежурный. Когда они вошли в конюшню, лошади, почуяв незнакомых людей, встревожились и захрапели. Гани прошел мимо нескольких скакунов, от души любуясь ими, но, к удивлению Кусена, выбрал себе не самого породистого, зато мощного и сильного коня. Он погладил его по спине, ласково потрепал по холке. Скакун, как будто обрадованный, тихо заржал. Гани открыл перегородку. Кусен давно уже выбрал себе коня и тоже вывел его в проход…

Вдруг заворочался спавший в углу:

— Ух, черт, темно, не вижу ничего. Это ты, Мамат, вернулся?

— Да, — коротко ответил Гани.

— А Жан Чанджан тоже вернулся?

— Да.

— Что ты заладил: «да, да»! — Лежавший присмотрелся и, поняв, что люди чужие, вскочил, собираясь закричать, но Гани навел на него винтовку:

— Только пикни, пристрелю на месте.