Карлом V — под этим титулом он больше известен.

Когда я увидел Сеговию впервые, впечатления были сплошь приятными. Я решил, что это одно из самых спокойных мест, какие я видел в Испании, и одно из самых романтичных. На самом деле есть два города: верхний и нижний. Верхний город толпится вокруг собора и великолепной пласы, где Изабеллу впервые объявили королевой на помосте под открытым небом. Перед ней несли меч государства, вокруг реяли знамена Кастилии и Леона, а она прошествовала к собору, где пели «Те Deum». Это происходило не в нынешнем соборе, а в предыдущем, который позже разрушили комунерос. Верхний город Сеговии спокоен и сдержан, и атмосфера здесь не слишком отличается от окрестностей собора в Англии. Здесь нет буйной жизни толедской Пласа де Сокодовер, где автобусы, фырча, взбираются на холм, — в Сеговии автобусы высаживают своих пассажиров в нижнем городе. В верхнем городе несколько хороших кафе и по меньшей мере одна простенькая, но восхитительная маленькая таверна, где еда превосходна, а официанты всегда приносили мне маленький подарок вместе со счетом: китайскую пепельницу, коричневый кувшинчик, вазочку, расписанную цветами, — а однажды даже довольно большой кувшин. На площади есть книжная лавка с окном, полным заголовков, которые оказалось легко перевести. Я увидел «Adventuras de la Pimpinela Escarlata» баронессы Орци, «El Extrano Caso de la Senorita Annie Sprag» Луиса Бромфилда и «Las Adventuras de Huckleberry Finn». Издатель романа Харлана Уэра «Veneno Implacible» [105] написал: «Алкоголизм и гангстеры — это страшная болезнь Северной Америки» — всякий испанец, посмотревший старые фильмы о Диком Западе и гангстерах, знает, что это правда. Я был рад увидеть, что Вальтера Скотта издают в серии «знаменитые романы».

Собор, чьи двери скрипят еще надрывнее, чем большинство дверей в Испании, — красивая церковь из теплого камня медового цвета, с прелестными крытыми аркадами. В нефе я увидел объявление, которое гласило: «Не плевать, религия и гигиена это запрещают». Испания сильно подвержена этому средневековому пороку и остается одним из последних оплотов мира бронзовых плевательниц.

Нижний город Сеговии жмется к акведуку — одному из прекраснейших римских памятников мира. Этот гигант шагает через дорогу и завораживает всякий раз, как его видишь. Иногда, с солнцем за спиной, он предстает огромным величественным силуэтом, в остальное же время гранитно-сер и бур; автобусы, таксомоторы и деревенские телеги проезжают под его громадными арками, а в нескольких ярдах стоит под полосатым зонтиком полицейский в белой куртке и шлеме и управляет движением под этим великолепным образцом римского инженерного искусства. Он производил бы внушительное впечатление и в самом Риме, а здесь, в бывшем провинциальном римском городке, такое зрелище побуждает считать, как верили средневековые крестьяне, что в те времена здесь жили великаны. Но это не мертвый остов прошлого. Мне сказали, что он до сих пор несет Сеговии воду, только в закрытой трубе.

Акведук — настоящий общественный центр Сеговии. К нему прибывают и от него уходят автобусы; полагаю, здесь зарождаются всякий слух или байка, прежде чем подняться по холму. Вечерний paseo болтает и смеется на своем пути вниз от Пласа Майор, по узкой крутой Калье де Хуан Браво, мимо замечательного Casa de Las Picos — Дома гвоздей, украшенного выпуклыми камнями, создающими эффект обитой гвоздями двери, — и заканчивается в длинной тени акведука. Воскресным вечером, когда обычная толпа невысоких смуглых и темноволосых девушек пополняется множеством солдат из близлежащих казарм — все в хаки и белых перчатках, — paseo приобретает истинно столичную оживленность. Известный ресторан около акведука, где можно отведать местные блюда, обложенные фестонами чеснока, в обстановке, больше похожей на выставку искусств и ремесел, всегда полон по воскресеньям, и приезжие обходят зал, читая высказывания политиков, художников, поэтов и даже, думаю, Франко, а уж Примо де Риверы непременно, которыми покрыты все стены. Как-то раз я заказал суп, именовавшийся «супом Карла V» и выглядевший как сильно приправленный куриный бульон, в который разбили яйцо — в последний момент, когда суп уже кипел.

Фирменными блюдами Сеговии являются запеченный молочный поросенок (я удивляюсь, как свиньям в Кастилии вообще удается иногда пережить детство) и восхитительный запеченный барашек, вскормленный на склонах холмов и приправленный диким шалфеем. В Испании три пояса кухни, и, как утверждает испанская пословица, «еп el sur se frie, en el centro se asa y en el norte se guisa»: на юге поджаривают, в центре запекают, а на севере тушат. Сеговия, конечно же, расположена в сердце страны запекания, и я нашел, что кухня здесь высочайшего качества. Как я мечтаю вернуться в Испанию и, так сказать, проесть путь из Севильи в Мадрид, потом размеренно прогрызться через Кастилию и прожевать в Страну басков — и, продвигаясь медленно и со вкусом, переползти, словно гусеница, через Астурию в Галисию. «По Испании с ножом и вилкой»! Можно ли представить более аппетитный заголовок? Какой-нибудь Борроу от гастрономии или эпикуреец Форд могли бы написать классическое произведение на эту тему, ибо в мире стандартизации и рефрижерации Испания — страна, где каждая провинция подобна новому ресторану, гордящемуся традиционной кухней и напитками; страна, где люди не могут воздать большей хвалы городу, чем отметить, что «хорошо там поели».

Один из лучших моментов в Сеговии, да и во всей Испании — закат. Сумерки короче, чем в Англии, но это и не внезапное африканское погружение во тьму. Иногда я видел башни собора, чернеющие на фоне розово-красных облаков, разгоравшихся до огненно-оранжевого, и вся равнина со стоящим на холме городом впадала в многозначительное молчание, нарушаемое лишь звуком церковного колокола, который вызванивал последние мгновения дня. Это время сильных чувств, настоящий миг истины, когда человек ощущает, что все святые Испании: Исидор, Ильдефонсо, Евлалия, Тереза, Игнатий, Хуан де ла Крус — наверное, собрались в каком-то небесном уголке и смотрят вниз, на темнеющую землю. Потом цвет с неба уходит и зажигаются звезды.

Самая интересная достопримечательность Сеговии — это алькасар, замок из сказки, увенчанный тонкими подсвечниками башенок, укрытых шапками крутых шиферных крыш, похожими на воронки. Замок построен из беловатого камня, который придает ему неземной, бесплотный вид, особенно в сумерках, когда он может показаться летящим по ветру сном о рыцарстве или главой из Фруассара, которая, обретя форму и плоть, опустилась отдохнуть на этот испанский утес. Или — сменим метафору — галеон под названием «Тинтагель», плывущий по воздуху, и все рыцари Круглого стола на его палубе чистят доспехи, пока их оруженосцы обихаживают боевых коней, а прекрасные дамы, все как одна в высоких заостренных головных уборах с ниспадающей вуалью, склоняются над вышивкой и бросают на рыцарей лукавые взгляды. Великолепное зрелище, идеальный замок из детской книжки с картинками.

Лучший вид на это романтическое сооружение — из долины, где вы поднимаете взгляд и видите, как оно парит в небе, его стены и башни плотно вросли в скальный выход; а если у вас достаточно сил, чтобы обойти вокруг скалы и подняться по крутым ступенькам в город, вы получите другой, даже более романтический вид — в раме стройных тополей. Замок перестает быть прозой: это песня, спетая на провансальском жонглером в круглой плоской шляпе с загнутыми полями на золотистых волосах. Этот жонглер сидит у окна, настраивая лютню, и закидывает красную ногу на зеленую — а песня, которую он поет, конечно же о любви:

«Я никогда не думал, что ее улыбчивые уста могут предать меня…» — старинная песня, которую Вильяр де Корбье певал в замках, таких как этот, чьи створчатые окна отворялись над пропастью, глубокой, словно людская глупость.

Я так восхищался алькасаром снаружи, что, как мог, откладывал его посещение, уверенный, что оно принесет лишь разочарование. Но, как ни странно, этого не случилось. Я прошел по анфиладам каменных покоев, чьи окна позволяли увидеть равнину с высоты птичьего полета; некоторые комнаты красиво отделаны, и там есть очаровательная часовенка с ширмой конца пятнадцатого века из кордовской кожи, тисненной большими и маленькими попугаями из Индий, — именно тогда люди впервые увидели таких птиц. Я уверен, мы преувеличиваем неудобства жизни в средние века: при наличии гобеленов и горячей