посредничестве. И при всем том, человек, перед которым склонялись цари и потомки богов, в том числе и самого самодержавца Зевса, был сыном простого пастуха. Некоторые, правда, пытались и ему приписать божественное происхождение — настолько сильным было обаяние его личности. И уж, конечно, никому в голову не могло прийти, что его благозвучные песни, исполненные глубокого сокровенного смысла, могли быть созданы смертным человеком без помощи божественной силы.

Непроизвольный жест царей и высоких сановников Трезена, вставших, чтобы приветствовать Ардала, был воспринят им и всеми присутствующими как нечто естественное и закономерное. Этот жест или, вернее, неосознанный порыв не затрагивал чью-либо честь и достоинство. Соприкоснулись две иерархии, лежащие в различных измерениях — иерархия человеческая и божественная.

И хотя на челе Ардала зримо ощущалась печать высокого божественного сана, в чертах лица и всей его фигуре прежде всего обращала на себя внимание некая приземленность, крепость, произрастающая из земли. Известно было, что вместе с сыном вифинского царя Арисом он плавал за Геракловы Столпы и во время этого опасного похода не только развлекал моряков своими песнями, но и делил вместе с ними все труды и невзгоды.

Ардал учтиво поприветствовал царя Трезена и всех собравшихся в мегароне. Тогда Питфей подошел к нему и усадил в кресло, приготовленное для него в центре дворцового зала. Только после этого сел он сам и его примеру последовали остальные.

— Божественный Ардал, — обратился к нему царь Трезена. — Вся икумена говорит о твоей замечательной поэме о странствиях Ариса. Отрывки из нее исполняют бродячие певцы во многих ахейских городах. Но они зачастую искажают твою песнь. Вот почему нам хотелось бы услышать ее полностью и в твоем исполнении. Это доставило бы нам несравненное удовольствие и было бы большой честью для нас.

— Хорошо, — коротко ответил Ардал.

Певец взял в руки кифару и замер. Взгляд его был обращен к сидящим в зале, но он уже, казалось, не видел их. Лицо Ардала преобразилось. Его грубоватые крестьянские черты утончились и стали удивительно прекрасными. Некоторые присутствующие говорили потом, что видели в тот миг исходившее от него золотистое свечение.

И вот Ардал взял первый аккорд и под аккомпанемент кифары стал петь или, вернее, читать нараспев свою знаменитую поэму о скитаниях Ариса.

«У Вифинского Олимпа, — начал свою песнь Ардал, — у царя Аргесилая и его царственной супруги родился долгожданный сын, златокудрый мальчик Арис. Царь с царицей, придворные и слуги не могли налюбоваться на прекрасного младенца. Взглянуть на него прилетали даже музы, и он засыпал, убаюканный их сладкими песнями. С благодушными улыбками взирали на Ариса бессмертные боги, предрекая ему великое будущее. Аполлон обещал ему лавры знаменитого поэта, Арес — славу героя, волоокая Афина мудрость Прометея, а богиня Афродита, лукаво улыбаясь, обещала, что ни одна женщина не сможет устоять перед его красотою. Но не ведали бессмертные боги, ни Аполлон, ни Афродита, ни многомудрая Афина, что судьбою, нить которой бесстрастно сплетали мойры, златокудрый мальчик был обречен на муки и великие скитания.

Шли годы, и взрослел Арис. Он был первым на уроках, он был первым на палестре. Царь гордился своим сыном, не было предела его счастью. И ничто, казалось, не предвещало катастрофы, а она была совсем рядом, в двух шагах.

Однажды Арис купался в море, и увидела его проплывавшая мимо нимфа Галатея. Не устояла дочь Нерея пред красотой златокудрого юноши, полюбила его так, что позабыла обо всем на свете. А тот даже не заметил ее, только легкое облачко как бы омрачило его сердце и непонятное беспокойство овладело им.

Мрачный, с отрешенным видом, бродил теперь Арис по дворцу и все пытался что-то вспомнить. Иногда он подымался в горы и оттуда почему-то пристально вглядывался в морскую даль.

Аргесилай тщетно пытался постигнуть причину странного недуга сына, напрасно обращался к врачам и приносил жертвы богам. Ничего не замечал Арис. И все-таки, в его затуманенном сознании что-то подспудно зрело. Порой его озаряли вспышки дивного света, и он слышал неземные упоительные звуки. Эти вспышки света и таинственные звуки сливались в едином гармоническом звучанье, несравнимом и сверхреальном, перед которым меркли звуки лиры Аполлона и флейты Афродиты. Вот тогда-то и наступило просветление и понял Арис, что реальность, настоящая реальность, первоисточник и смысл бытия там и только там лишь, где сияет этот Свет нетленный.

Созывает Арис своих друзей, самых близких, самых надежных и самых смелых. И говорит им: «Братья! Пробил час великого решения. Мы должны построить с вами в тайне от всех быстроходный многовесельный корабль. В назначенный срок мы покинем вифинский берег и отправимся в неизведанные дали. Знайте, братья, в мире есть другое солнце и другие звезды и неведомое людям бесконечное блаженство. Я не могу вас неволить, пусть каждый сам сделает свой выбор. Кто знает, может быть, нам никогда больше не суждено будет вернуться на эту землю и никогда больше не увидим мы своих родных, своих друзей и подруг. Делайте выбор!» И друзья Ариса сделали выбор: никто из них не ответил отказом, все дали клятву быть вместе всегда и всюду, что бы их ни ожидало.

Тридцать вифинских юношей построили в укромной бухте быстроходный корабль и однажды утром они взошли на него, взяли в руки кипарисовые весла и отплыли в неизвестность.