мужчин сложили голову в недавнем противостоянии с Русью, к тому же могущественнейшая прежде семья потеряла большую часть своих огромных земельных владений в Литве. Романов оставил Радзивиллам только слуцкую да клецкую вотчины, забрав всё остальное. Никита Иванович не доверял знатнейшим фамилиям литовским, опираясь на те дворянские роды, которые присягнули ему ещё до заключения мира с Польшей. Кроме того, царь сознательно попустительствовал частым восстаниям черни. Говорили, что именно государевы люди умело направляли гнев простонародья против определённых усадеб, типографий кальвинистов, католических костёлов, иезуитских школ. Жалобы на учиняемые крестьянами притеснения, направляемые царю, оставались без ответа, зато на присоединённых территориях вовсю укреплялась роль православия, как общегосударственной, связующей народ религии. Во время визита патриарха Павла в Полоцк им была проведена совместная с униатскими архиереями служба, на которой был принят акт об отмене Берестейской унии и присоединении униатской церкви к православной. Написано было и прошение о том государю Руси, которое тот сразу же удовлетворил, отписав, что среди крестьян и мещан проповеди о вреде униатства следует вести с ласкою и терпением.

    Прибыв в Несвиж из Менска, Ордин-Нащёкин испросил встречи с государем после обеда, когда Никита обычно просматривал подаваемые ему на подпись бумаги. Не торопясь, боярин прошёл коридорами замка, сопровождаемый личным слугой правителя. У дверей царского кабинета Афанасия Лаврентьевича попросили недолго обождать - Никита Иванович выслушивал доклады штаб-офицеров армии князя Черкасского, недавно прибывших из Очакова. Этот город, называемый турками Ачи-Кале осаждался русским войском под началом князя Барятинского с начала января, а спустя две недели был взят в результате внезапного штурма отрядами казаков, которых поддержали солдаты и корабельные пушки 'Коршуна', 'Орла' и 'Сокола', блокировавших город с моря. Как только офицеры покинули государя, снова появился слуга:

    - Великий государь ожидает! - приказной голова медленно поднялся с резного креслица, стоявшего у покрытой гобеленами стены.

    Пройдя в раскрытые солдатами Корельского охранного полка, расквартированного в Несвижском замке двери, Афанасий оказался в рабочем кабинете царя. Там же находился и Фёдор Ртищев, склонившийся над расстеленной на столе картой.

    - А-а! Афанасий! Друг мой! Рад видеть! - Никита Иванович, искренне улыбнувшись, подошёл к склонившемуся в поклоне боярину, приобняв его за плечи. - Как добрался?

    - Слава Богу, государь, слава Богу, - проговорил, кивая, Афанасий. - Как здоровье твое?

    - Недурно, друг мой! Лекарь-то у меня зело знатный! - со смешком пробасил царь, обходя Ртищева, замеревшего у края стола с зажатыми в руках костяными фигурками.

    Романов поманил боярина к столу, кивая Ртищеву:

    - Фёдор, покажи сызнова.

    Ртищев, слегка поклонившись, заговорил, выставляя на карте костяных воинов:

    - Нынче в Каменце... И Брацлаве полки стоят. На Перекопе... И в Очакове. В Корчеве и Азове. Турки силы не сбирают, токмо в Хотине, как пишет князь Барятинский, сильный гарнизон. Кизи-Кермен сожжён и разрушен, а по Днепру плаванье свободно.

    - Ангарская типография... - Афанасий, внимательно осмотрев немалый лист плотной бумаги, прочитал и слова на печати, что стояла в углу её.

    - За карту сию сибирского царя благодарить надобно, - подтвердил государь. - А фигурки из клыка мамонта резаны. Как и те шахматы, что были присыланы в позапрошлом годе.

    - Будем ли мир с султаном заключать, государь? - посмотрел на Романова боярин. - Ныне самое верное время - в угорских и молдавских землях неспокойно. Пусть и Леопольд Австрийский больше грозится, нежели дело делает - верно, ждёт, покуда турки с нами сцепятся, чтобы Угорию себе взять.

    - Черкасский о том же пишет, - негромко проговорил Ртищев. - Время верное. Крым от мора долго не оправится, а ногаи разбиты и рассеяны.

    - Коли султан пожелает говорить о мире - будем говорить, коли нет - то пусть пробует Азов или Очаков отнять, - пожал плечами Никита Иванович. - Пороху и ядер у нас много.

    - Как бы они флот не привели свой, - снова заговорил Ртищев. - Справимся ли? Что Тромп говорит?

    - Зачем ему что-то говорить? - улыбнулся царь. - Его дело воевать.

    После этих слов царь надолго задумался, осматривая карту. Как же разительно она отличалась от всех виденных им прежде! Совсем иное исполнение, хоть и работали с нею лучшие из картографов Руси, делая на листе подписи тех мест, кои упустили ангарцы.

    - Великий государь, - молвил в тишине глава Польского и Литовского приказов. - Ежели я более не надобен, позволь мне откланяться...

    - Фёдор Михайлович, не буду тебя задерживать более, - отвечал государь Ртищеву. - Верно, ты сейчас в Вильне надобен. Езжай с Богом! Первым делом посети Ригу и сообщи о моих новых предложениях, пусть Карл подумает.

    - Теперь миллион талеров золотом? - усмехнулся Ордин-Нащёкин.

    - За Ригу и Ревель оного много будет, - благодушно махнул рукою царь. - Ну да ладно, не жаден я, а Карлу прибыток в казну немалый будет, ежели продаст он мне остатки шведских владений в Ливонии. Всё одно торговля наша через курляндские порты да Пернов идёт. Нарва да Ревель захирели вконец, людишки бегут оттуда. Друг мой, герцог Якоб на Ригу через трубу смотрит...

    - Жаль, дочь герцога Луиза Елизавета столь молода, государь, - вздохнул боярин. - Лучшей пары бы и не сыскать.

    - Что ты мелешь, Афанасий? - беззлобно ответил государь. - Видел я её в прошлом годе в Митаве - она же дитя ещё!

    - Она дитя, то верно, государь, - смиренно опустил голову Ордин-Нащёкин. - Но, быть может, в немецких землях...

    - Полно, - отмахнулся Романов.

    - Великий государь! - воскликнул Афанасий. - Но как быть нам, верным слугам твоим?!

    Никита Иванович устало опустился в кресло, вытянув ноги. Взяв со столика рядом изящный колокольчик, царь энергично потряс его. В сей же миг в приоткрывшуюся дверь неслышно проскользнул слуга, склонившись неподалёку.

    - Пусть заварят чаю ангарского... И подать мёду с орехами, мне и гостю моему.

    Проводив служку глазами, Романов дождался, когда закроется дверь, и вновь посмотрел на боярина:

    - Эх, Афанасий...

    - Великий государь! - упал на колени приказной голова. - Ещё у меня дело важное к тебе имеется! Верно, ты и сам слыхал, что давно уж разговоры идут - давно пора тебе императорский титул принять! И патриарх Павел о том говорил...

    - Павел? - брови Романова удивлённо изогнулись. - Хм... В прошлом годе мне друг Якоб советовал именование принять, как древние цесари Римские именовались. Что ж, коли Павел о том заговорил, пусть он и обратится с этим ко мне. Если гордыня его...

    - Не говори так, государь! Как митрополит Макарий убедил Ивана Великого царём именоватися, так и патриарх Павел убедит тебя императорство принять! - убеждённо и яростно говорил боярин. - И не гордыня то, а обида на нелестное твое к нему отношение. Ежели ладно меж вами будет, то и на Руси ладно станет!

    Царь молчал, насупившись. Вскоре принесли чай и угощенье. Слуга разлил ароматный напиток по китайским чашкам, привезённым купцами с Востока, после чего всё так же неслышно удалился.

    - Ты прости меня государь, за дерзость мою, - тихим голосом возобновил разговор Афанасий. - Но есть у меня мыслишка...

    Продолжил он только после одобрительного кивка Романова:

    - У сибирского царя Сокола, сын есть - женат он на сестре царя корейского, а ещё есть иной сын - тот и не женат вовсе. Вот когда... придёт время, великий государь, быть может, коли выборы властителя Руси учинятся - не будет ли излишним кандидат сибирский? Ведь в прежние времена при избрании светлой памяти Михаила Фёдоровича был и сибирский царевич Алей на Собор вызван.