Горят, горят. И гаснут. А еще Не догорели. И опять – опять Весь в черном опереньи – под плащом – 100 Бросается тетрадки зажигать. И вздулось пламя, как рогатый мак. Чадит бумага, морщась и треща. Закатываются в снеговых потьмах: То Плюшкин, сумасшедшая моща; То Собакевич, избяная печь, В чугунной обуви, а по губам – Навар стерляжий; то сорочья речь Коробочки, одетой в драдедам; То Чичиков – брусничный с искрой фрак, 110 Шкатулочка под мышкой – в полноте Благопристойнейшей – на всех парах, Верхом на указательной версте. А там еще мордастые – а там Все те, что докучали столько раз, Перекрутясь, подобно калачам, Ползут в печной, гудящий ночью, лаз. И всё сгорело. И такая глушь Расширилась по комнатам. Такой Пустынностью над пепелищем душ 120 Наполнились покои. И свечой Так затрещала тишина. И столь Высоким стало трюканье сверчка – Что мир погас………………………… ………………………………………… А в улицах, пока не рассвело, – Во мгле помещичьих календарей, – Среди полупотухших фонарей Опять летит седое помело По улицам, где ветры разошлись, 130 Среди сугробов – к будке, где блоху Вылавливает алебардщик из Оборчатой шинели на меху. 1933
ДИТЯ
Сегодня кухне – не к лицу названье! В ней – праздничность. И, словно к торжеству, Начищен стол. Кувшин широкогорлый Клубит пары под самый потолок. Струятся стены чистою известкой И обтекают ванну. А она Слепит глаза зеленой свежей краской. Звенит вода. Хрустальные винты Воды сбегают по железным стенкам 10 И, забурлив, сливаются на дне. И вот уж ванна, как вулкан, дымится, Окутанная паром, желтизной Пронизанная полуваттной лампы. И вымытая кухня ждет, когда Мать и отец тяжелыми шагами Ее сосредоточенность нарушат И, всколебавши пар и свет, внесут Дитя, завернутое в одеяло. Покамест мрак бормочет за окном 20 И в стекла бьется ветками; покамест Дождь пришивает ловко, как портной, Лохмотья мглы к округлым веткам липы, Заполнившей всю раму, – мать берет Ребенка на руки и осторожно Развертывает одеяло, вся Наполненная важностью минуты. И вот усаживает его На край стола, промытого до лоску, И постепенно, вслед за одеялом, 30 Развязывает рубашонку. Вслед За рубашонкой – чепчик. Донага Дитя раздето, ножками болтает, Свисающими со стола. А между тем Отец воды холодной добавляет В дымящуюся ванну. И дитя Погружено в сияющую воду, Нагретую до двадцати восьми. Телесно-розоватый, пухлый, в складках Упругой кожи, в бархатном пушке, 40 На взгляд бескостный, шумный и безбровый, Еще бесполый и почти немой, – Он произносит не слова, а звуки, – Барахтается ребенок в ванне
