А утром – прыг и – прямо на чердак! Старушки. Божьи люди. Узелки С просфорками. Чешуйчатая зыбь Церковных глав… Сыграют в дурачки Иль сочинят побаски про борзых, В углах покрестят – нечисть напугать, И лежебоками в пуховиках Ко сну отходят. И пошел жужжать 20 Дворянский храп в бревенчатых веках. А он возьми и выбери Москву! Зазимовал, остался и к Толстым Переселился. Думал: проживу Лишь до весны, а там – в любимый Рим! «Здесь, может быть, удастся мне засесть За книгу, и тогда – не до баклуш, На Via Felice, сто двадцать шесть, Уж как-нибудь спасусь от мертвых душ». Шипит в трубе домашнее тепло. 30 Стреляет печь. Шуршат половики. А он то перепишет набело, То перечитывает черновики. В покоях тихо. Но почти до слез Работать трудно. А из глаз течет Такая боль. А за окном мороз Развешивает по карнизам лед. И, вглядываясь в жирный блеск икон, Он вспоминает, что везде-везде Жизнь, как дорога, что повсюду он 40 Как бы носился от звезды к звезде. Что, выставив великопостный нос И черный галстух в бегстве размотав, Потряхивая скобой волос, Он трусил их и удирал стремглав. В лице – старушье, вдовье. А они, Куда б ни попадал, уж тут как тут (Без обыска, лишь в двери загляни), Здороваясь, выходят и жуют, В губернских длиннополых сюртуках, 50 Пирог с начинкою… из осетра. Все шепчут, и у каждого в зрачках – Скучища постоялого двора. И вздутой, круглой, как диванный пуф, Кобыльей ляжкой, замыкая круг, Завидев длинный гоголевский клюв, Кувшиннорылый во весь дух Вышаркивал навстречу: – Пармезан-с. И макароны. Поросенок. Дичь. – И снова приходилось в дилижанс 60 Усаживаться и пространства стричь. И что ни год, тошнее было жить: Уроды обступали всё тесней. И он придумал: мертвых оживить, Как посоветовал отец Матвей. Но – где ж! Едва он брался за перо, – Из завитушек, из гусиных строк, Выскакивали прямо на бюро, И штопором – по воздуху – вприскок. С бессонницами запросто. Чуть лег, 70 То рыжиками пахнет, то сосной; В окно косится православный бог, Черт русско-византийский – за спиной. Гудит крестец, и позвонки мозжат. И шильцем ввинчивается укол Лукавой мысли: «Кабы сжечь подряд Тетрадки все, то я б покой нашел. Завязли в строках, словно тарантас В колдобинах. И даже коренник Не вытащит. Сгорят – сгорят как раз: 80 И пуговиц не соберешь от них». Вот в ночь во вторник зашипело: три. Приплясывает в руке свеча. «Тихохонько печурку отвори Да вьюшкою не брякни сгоряча». И прочь с подушек. Заскрипел диван. Дивясь всему, – еще в расчесах сна, Камзол до пят, – перхатый мальчуган Идет за ним. Босая тишина Пошлепывает в комнатах. В руке 90 Свеча воняет салом. А метель, Ворвавшись с улиц, на половике Волчком винтит. И, отщелкнув портфель, Усаживается в кресло колесом, – С хитринкою взглянув исподтишка И прошептав: «Теперь уже не сон», Глядит перед собою, как в века.
