потеряла счет. В соловьином дыму, как в росе, тяжелеет ветвь. Отгудели жуки. Запилил, засверлил коростель. Что зима! Что снега! Уж земле надоело говеть: Месяц скрипку настроил – и понеслась карусель. Птицеловом ли в рощи: с подкличкой ли на селезней, Чтобы хвоя с листвой растворились в крови, пока Звезды мир обжигают, как бой заплескавших лещей Вырывает весло у задумавшегося рыбака. Водополье до неба. Но каплям стук весел. Клубит. Словно в звезды и в облака бьешь веслом. В жирных блестках затон. Желтоглазый буксир не трубит. Но ударило в сеть, и мотню распирает углом. Ты, земля, в теплоте нераспахнутых почек, в листках, В трубку свернутых влажно-зеленой мерлушкой, – моя! Ты давно вручена нам, по-родственному близка, Пусть отцами становятся нынче твои сыновья! 1930
* * *
Ливень ли проливмя, дождь ли солнц, Или метели косой хлыст, Празднество листьев ли, или сон Омута с бурей в одно сплелись? Апрельский сок ли бродит в сукaх, Мягчит зеленое кружево; Июль клубнику ль несет в горшках; Сентябрь по-охотничьи ль, в осоках, Зайдя по колено, кружится? Декабрь ли играет по всем щелям И у дверей порошит снежком, И заяц петляет по полям, Чтобы за куст улететь прыжком? Слов не хватает. Это – земля, Это зеленое, вьющееся, Это летящее на поля Голубоватыми кущами! А долгой осенней ночью взгляни На небо – под скрип скворешника! Глубокое, как августовские дни, С серебряным перемешанное, Оно, паутиной весь мир застлав, Несется, несется над смертью трав. Всё пристальней смотрят глаза твои, – Рвет ветер смятенье синее. Планеты, серебряных мух рои, Запутались в паутине. Земля же, единственнейшая из звезд, Иные законы вызнав, Сквозь мировой, сквозь седой мороз Летит, пьянея от жизни. 1930
