Конские гривы. Сугробы. Без стекол. Патроны. Мусор. Этот вокзал. Этот перрон. Без людей. Занос. В дальней усадьбе Уралец ли белоусый, С пикою, гонит Помещиков На мороз? Впрочем, ни семафора! И вовсе не скрип кибиток: Медленное колесо, Бибиков по пятам, Вьюга проходит трубы, Вьюга свистит в забытых Зданиях снежной станции, Лезет к колоколам. Стрелочник ли? Грабитель? В замети за вокзалом – Бледное пятнышко света. Ночь. Человек. Фонарь. Вот он возник, тревожный. Вот он бредет по шпалам, Весь в башлыке, в тулупе, Сквозь снеговую гарь. Вьюга шипит и лепит. Мир набухает бредом: Гречневой кашей, Полатями, Песенками сверчка… Бледное пятнышко света! Вот, никому не ведом, Он фонарем колышет, Смотрит из башлыка. За звонаря и метельщика! С брагой да с песней! Кто ж он? Зачем на безлюдьи, Под непогожий снег, Выше на шпалы Какой-то станции неизвестной И с фонарем Себе ищет пути Человек? 1931
ГАЛИЦИЯ
Года еще грозили черным веком. Судьба вязала натуго в снопы И молотила, чтобы по сусекам Текло зерно. Басистые попы Учили жить в благополучьи сельском, Как на лубке, среди цветистых мис И рыбьих глаз. Напрасно в Старобельском, Черниговском, Подольском на карниз Садились голуби. Напрасно пьяный, Отмахиваясь от пчел и ос, На карусели в люльке деревянной Пел новобранец, закружась до слез, С девчонкою с пшеничною косою, В козловых полсапожках… У крыльца Прощаются. И над страной глухою Гремит телега в песенках скворца. И меднокудрый, в ласковых веснушках, Начищенные свесив сапоги, Как в воду канул. А в лесу волнушки, А на воде – зеленые круги. Солдаткой ли прокоротать разлуку? Иль схоронить двадцатую весну? И заводила костяную скуку
