Дробь прялочья. О, дань веретену! О, волчий вой несытых псов, глядящих На круглое кровавое пятно Луны морозной! Как холстину в ящик, Дни свертывали – и в сундук на дно! Чтоб нитка дней закручивалась лише И не соскальзывала с челнока, Ее слезами муслила Ариша, В загадках и домеках про сынка. «Размыкал ли здоровье год за годом?» – Опара лезла на пол из квашни. И сетку пчел набросив на колоды, День проходил, знакомый искони. «Вот как живой глядится, только темень… То из окна. То из угла». Темна Галиция. Доской ткачихи время Скрипело из-под смурого рядна. Галиция! Страна солдатской меры! Страна крестов! Страна бескрестных ям! Там спят они, и под шинелью серой Их руки нежно тянутся к корням. И если кликнуть, то не сосняками Взъерошился б железный кряж Карпат, А великодержавными штыками Отвоевавших начисто солдат. За камнем бы отодвигался камень! В землистом пепле с головы до ног, Они восстали бы из братских ямин, И их никто бы сосчитать не мог. Пусть съела ржа штыки, манерки, сабли, Пускай в орбитах не хватает глаз, Иван ли, Федор, Дмитрий, Поликарп ли, Грозней живых взглянули бы на нас. И шепотом по их рядам могильным Вдруг пробежало бы: «Хозяйки ждут! А письма где? Иль тоже стали пылью? Мы умерли, но где же страшный суд? Где страшный суд, которым нас, бывало, Попы пугали? Тот единый час, Когда рядами посредине зала Поставили б живых и мертвых нас?..» И грянул суд. Но не из книг поповских! Он запалил поместья и в дыму С окраин петербургских и московских Пошел ломиться в смоляную тьму. И ложный мир, в котором не защита, А смерть скрывалась, затрещал, отцвел. И – на куски, как старое корыто! Завыли чащи. Из солдатских сел Пошло катиться и пошло метаться. Иван ли, Федор, Дмитрий, Поликарп, В дыму, в крови отщелкивают двадцать Бессонных суток. И впервые скарб, – Тот деревянный лад, где плавал голубь, Плеща крылами, сторожа сундук, – Вдруг стал ненужным и каким-то голым И несподручным для мужицких рук. Арина вышла. Прислонив к надбровью Ладонь ковшом, взглянула. А к садам Идет в цвету, исполненный здоровья, Весь новый, не из Библии, Адам. Арина смотрит. Не узнаешь гостя: Как будто Федор и как будто нет? И всё гудит. И веком моет кости По соснякам. И вьется новый след. 1933
V
* * *
Здесь весенняя ночь завивает листки дубков. Темным, теплым, широким сердцем течет В голубом и зеленом. Ей дышится глубоко, Оттого что она соловьям
