Болота. Елки. Целина. Звонарни. Ветряки. Ограды. Холстина. Волки. Конокрады. Полк шел на север. Шел без сна. 1934
МОЯ РОДОСЛОВНАЯ
1. Прадед
Есть во мне горячая струя Непоседливой монгольской крови. И пускай не вспоминаю я Травянистых солнечных становий. И пускай не век, а полтора Задавили мой калмыцкий корень, – Не прогнать мне предков со двора, Если я, как прадед, дик и черен! Этот прадед, шут и казачок, В сальном и обтерханном камзоле, Верно, наслужить немного мог, Если думал день и ночь о воле. Спал в углу и получал щелчки. Кривоногий, маленький, нечистый – Подавал горшки и чубуки Барыне плешивой и мясистой. И, недосыпая по ночам, Мимо раскоряченных диванов Крадучись, согнувшись пополам, Сторонясь лакеев полупьяных, Покидал буфетную и брел Вспоминать средь черной пермской ночи Ржание кобыл да суходол, Да кибиток войлочные клочья. Видно, память предков горяча, Если до сих пор я вижу четко, Как стоит он – а в руке свеча – С проволочной реденькой бородкой. Наконец, отмыт, одет, обут, В бариновом крапленом жилете. Сапоги до обморока жмут, А жилет обвис, как на скелете. А невеста в кике, в распашной Телогрее, сдвинув над глазами Локти, разливается рекой, Лежа на полу под образами. «Замуж за уродца не хочу! Только погляжу, как всю ломает!» А уродец, выронив свечу, Ничего, как есть, не понимает. Девка хороша, как напоказ, В лентах розовых и золоченых. Но лишь только барынин приказ Исполняет жалкий калмычонок. Он не видит трефовой косы, Бисерного обруча на шее, Как не спит, как в горькие часы, Убиваясь, девка хорошеет; Как живет, смирившись, с калмыком… Так восходит, цепкий и двукровный, Из-за пермских сосен, прямиком, Дуб моей жестокой родословной.
