Посеяны рыбьи загадки, щучья соль: Под каждым, под каждым утопленником-стволом Стоят часовыми щуки. И остяки Торопятся с прибылью загадать мотню, Когда она тонет и валуном идет… Седая и страшная щука грызет мотню, – Утятница-щука, изогнутая дугой, Запутав в ячеях сизое перо, Всползает из глубины на песок. У синих озер я встречу осень. Я белой черемухи жду, чтобы плыть туда, Откуда течет ясный Вас-Юган. И вот уже горьким гусиным пухом с кустов Осыпало реки и сладко метет-метет. Я белой черемухи жду, чтобы взять весло И вверх пробираться в рыбью синеву Глубоких озер – под охраной кедровых чащ – И встретить осень у остяков. Да сколько же лет этим щукам? Я лег на дно. Янтарная осень и золотой-золотой, – Не женский ли? – волос низко летит у воды И нежно липнет к шершавым бортам. Хотя бы кукушка! И вот, тишины не вспугнув, Спускается и в упор смотрит ясный день. Вздохнуть и отдать этот вздох! Я вспомнил вдруг, Что ты выходила на проводы в черном платке. Осень 1932 Д. Восток
IV
ПОЛК
Полк шел на север. Непогода Клубила из открытых ям. Полк проходил по огородам И по картофельным полям. Косили дождевые капли, Жужжали в мокрой синеве. В дыму, в пожухнувшей ботве Торчали заступы и грабли. И обвисала, мокла, гасла На русых, на усатых пряслах Курящаяся конопля. Полк шел на север. В ночь. В поля. А за рабочими штыками С их петербургским говорком Сквозь щель, украдкой, за дверями Подсматривали всем селом. В закутах плакали телята, И под накрапом вятских звезд Молодки в темноте мохнатой Садились на капустный воз. И с Вятки ль, с Вологды ль, с Двины ли – Дул норд. И, миновав кресты, В которых псы по-волчьи выли, Пройдя овраги и мосты, По кочкам и болотным цвелям В разбитых рыжих сапогах, Печатая глубокий шаг, Полк проходил через недели. Всё было чуждым. И закат Среди рогатых темных елок. И горбунки ребристых хат. И бельма окон. Длинен, долог Был путь. А ветер гнул шесты, Качал ворон, сбивал рябину; А серый снег летел в кусты И обсыпал крупой холстину. Полк шел на север. Он забыл Об отдыхе. Его трехрядки Молчали. Из болотных жил Ржавь проступала. В лихорадке, Скрипя зубами, – год не в год, – Они молчали, шли вперед.
