воинская часть 19 745.

— А это где? — удивленно смотрел он на меня.

— Ты же здесь служишь, ты и должен знать.

Подумав немного, он пошел в соседнюю комнату, откуда раздавался чей-то храп.

— Товарищ прапорщик, товарищ прапорщик, — тормошил он чьё-то горообразное тело. — А где находится войсковая часть 19 745?

— Долбо…б, это же «новый полк», — пробурчал товарищ прапорщик и мгновенно отключился, досматривая сон.

Объяснив нам, как добраться до казармы, дневальный быстро закрыл дверь КПП и продолжил «давить массу», то бишь спать.

Прежде чем попасть в казарму, нужно было пройти жилищный массив, где жили офицеры и прапорщики со своими семьями. Это несколько пятиэтажных «хрущёвок», дом офицеров и гарнизонный магазин.

Мы шли молча по асфальтированной дороге вдоль пятиэтажек-«хрущёвок». Туман рассеивался, вовсю стрекотали сороки, приветствуя нас. «С новым местом службы, ребята! — наверное говорили они. — Ну и хлебнёте вы здесь горя!»

Вскоре мы подошли к месту своей дислокации. Наша казарма имела мрачный вид. Массивное трехэтажное здание, построенное в 1936 году (об этом свидетельствовали цифры «1936» и красная звезда), украшала статуя И. В. Сталина перед входом. Однако вскоре ее убрали — шел 1988 год, третий год «перестройки». Старые стены казармы многое видели на своем веку. Если бы они умели говорить, они поведали бы не одну печальную историю.

Перед входом в казарму стоял какой-то азиат. Началось бурное братание с Рахимовым и Каримовым. Каримов хоть и был азербайджанцем, но прекрасно понимал, о чём говорят, и его понимали. Азербайджанцы, узбеки, киргизы, казахи, туркмены, таджики были тюрками, прекрасно понимали друг друга, язык у них схож, да к тому же они мусульмане.

Это у нас в России безбожная богоборческая политика приносила свои ужасные плоды. Православие практически растоптали (все мои знакомые и их родители были атеистами), уничтожили. Партийная пропаганда пыталась сделать из нас Иванов, не помнящих своего родства. Коммунистические деятели вообще хотели заменить термин «русский народ» на «советский», а «настоящую» историю страны отмерять с 1917 года.

А многие тюрки в СССР (и не только они) оставались мусульманами, сохраняя свою веру. Многие из них не причисляли себя к серой массе, называемой «советский народ». Еще в учебке один дагестанец рассказывал, как отец заставлял его пять раз в день на коврике молиться Аллаху. А я же был в то время некрещеный и ни разу, к большому сожалению, порога церкви не перешагивал. Ведь религия — это жизненный стержень, который указывает путь и спасает человека в трудную минуту.

В боевом полку несколько таджиков, разоткровенничавшись, без обиняков заявили, что поднимутся по первому зову против неверных, «встанут под зеленное знамя ислама». И это после семидесяти лет советской власти! Какой здесь «новый советский человек», какой интернационализм, о чём нам с детства твердила наша пропаганда? Не удивительно, что так быстро рухнул Советский Союз.

Конечно, мои наблюдения носили частный характер. Кто-то может опровергнуть меня и привести массу доводов и примеров. Но я не провожу научное исследование, это лишь передача моих субъективных ощущений, воспоминаний, размышлений. Однако не всё было ладно в нашем «королевстве».

Почему те же узбеки, азербайджанцы, грузины и т. д. поддерживают друг друга, стараются помочь чем-то? Русские же живут сами по себе. Пока нерусские унижают одного русского, остальные безразлично взирают из-за угла. Лишь бы меня не тронули, моя хата с краю. Но проходит время, и этого болвана всё же где-то месят толпой. Почему так? Однозначного ответа у меня до сих пор нет. Некоторые говорят — русских много, поэтому они и не дружны. Ерунда. В часть, куда я прибыл, славян было где-то процентов 35 %, и особой дружбы среди них не было. Разбитые по группкам, они жили своей жизнью, часто враждуя друг с другом. Азербайджанцев же в гарнизоне было огромное количество. Они роились вместе, чувствуя свое численное превосходство, и наглели. Большинству офицеров на национальные проблемы в гарнизоне было глубоко наплевать, а некоторые просто не хотели связываться с кавказцами. Куда проще материться на хлипких русских солдатиков, тут они были «героями». По крайней мере, за полтора года службы здесь я не заметил попыток как-то решать эти проблемы. Индивидуализм и высокое самомнение — наверное, основная причина в разобщенности многих русских, украинцев, белорусов (славян).

…Наконец мы поднялись на третий этаж, где располагалось подразделение. Открыв старую, тяжелую, обитую железом дверь, мы оказались в полумраке. Приглядевшись, я заметил в углу сгорбившуюся фигуру солдата, мывшего пол. Как выяснилось позднее, это был рядовой Акопян, будучи дневальным, он убирал территорию. Фигура его была комичной: небольшого роста, пухленький, с холеным ручками и большим носом, он очень любил поговорить, этот парень из Еревана. Чем-то он напомнил мне Козликовского. И так же, как и его украинский «близнец», Акопян очень хотел стать комсоргом роты, правда, этого ему не удалось.

Напротив входной двери находилось окно с надписью «Дежурный по части». Там круглосуточно находился офицер, но на порядок это не всегда влияло. В то утро дежурным по части был капитан Гастарёв. Худощавый, сутулый Гастарёв отличался невысоким интеллектом и среди солдат слыл «пуленепробиваемым мальчиком».

— Акопян, поднимай каптёрщика! — прокричал капитан. — До подъёма ещё полчаса, молодняк прибыл.

Через несколько минут вслед за дневальным вышел зевающий солдат с огромным фонарем под глазом. Физически он был очень развит — высокий, широкоплечий, и его синяк меня сильно озадачил.

— Ну как здесь житуха? — спросил я его.

— Мрачно, — лаконично ответил он и невесело ухмыльнулся, — вешайтесь!

Оптимистическое начало. Как выяснилось позже, это был мой земляк, сибиряк, славный парень. Звали его Евгений Катков, родом он был из Иркутской области.

Переодевшись, мы сдали свои парадки, которых больше не увидели. В этот же день дембеля бесцеремонно забрали их у нас, приговаривая: «У духов новые возьмете, нам они нужнее». Единственное, что удалось сохранить, это значок третьей классности, да и тот позднее украдут.

Вскоре мы уже шагали в строю на завтрак в столовую. Старослужащие шли последними, молодые впереди. «Выше ногу!» — кричали они, пиная по ногам впереди идущих. Я шел первым и ногу сильно не поднимал — уже отслужил полгода, позади учебка, а здесь начинается все сначала.

Столовая представляла собой небольшое одноэтажное здание. Заходя внутрь, я был просто шокирован. В углу пятеро азербайджанцев мочалили какого-то солдатика, все больше зверея от его страха.

— Я твой мама е…ль, я твой сестра е…ль, я Москва рот е…ль, — кричал ему какой-то азербайджанец.

Этого никогда не покажут по телевидению, об этом не напишут в газетах. У нас в стране всё отлично, семимильными шагами приближаемся к светлому будущему, кругом братская любовь народов СССР. Циничная ложь!

В самoм обеденном зале творилась какая-то суета. Мало было европейских лиц, что, конечно, не очень радовало. Старослужащие уселись по нескольку человек за стол, остальные ринулись без всякой команды в бой за пищу.

Столы были старые, исполосованные ножами различными надписями (типа «Грозный!! ДМБ 79 весна» или «Якутск ДМБ 80 осень» и т. д.), и накрывались на десять человек. На столах стояли металлические чайники (битые, старые, со сломанными ручками) с какой-то темной жидкостью, слабо напоминающей чай, кастрюли с перловой кашей, по две булки хлеба и тарелка подливы с несколькими кусочками мяса. С диким криком несколько человек бросились к столу. Ругаясь на непонятном языке, они рвали хлеб, запихивали в рот грязными руками кусочки мяса. Кроме бесцветного чая мне ничего не досталось. Перловку здесь вообще никто не ел, это было «западло». Это «табу» — запрет. Перловку есть нельзя. Точка.

Напротив нас завтракали молодые солдаты из другой части. К ним подошел вразвалочку какой-то