нижеподписавшийся Адам подтверждает уступку семидесяти из своих тысячи лет вышеупомянутому получателю Давиду, сыну Иессея. Адам со своей стороны также закрепляет договор своей подписью, предоставив Давиду оговоренные семь десятков лет. Богобоязненный книжный червь, придумавший эту легенду, превращает жизнь Давида в сугубо мирское явление привнесением безумного элемента — юридического обязательства, подписанного двумя сторонами.

Прародитель Адам предугадал в детской душе Давида будущую трансформацию обыкновенного человека в сверхчеловека, если этот термин включает также и сверхчеловеческие неудачи. Если Адам, когда его сотворили, содержал, подобно семени, разнообразные человеческие качества в их первозданном виде, то у возлюбленного Богом Давида эти качества реализовались и развились в плод.

Он вынес и преодолел все, что могло выбить его из седла на том или ином жизненном этапе — гонения со стороны старших по возрасту и статусу в отрочестве, опасный конфликт с властью, капризно- недоброжелательной и импульсивной, в пору юности, борьбу за завоевание власти и покорение врагов в зрелости. Давид преодолел и сам использовал коварные ловушки, подстерегающие самолюбивого человека, — он притворялся безумным, обманывал верность, был беспощаден в применении силы и безрассуден в грехе. Он пережил снедающую страсть в зрелом возрасте, он страдал за грехи и испытал горести отцовства, когда за изнасилованием Фамари последовала смерть Амнона, а затем и смерть Авессалома — эту рану Давиду-отцу нанесла воля Давида-властелина. Как бы то ни было, он все это вынес и восторжествовал над всеми, и вот теперь он обязан восторжествовать не только над возрастной слабостью, но и над самой всемогущей смертью, распространив свою волю и по ту сторону могилы.

Давид очень стар и ослаблен. Но он все еще царь, и, когда придворные придумывают, как им кажется, способ улучшить его состояние, Давид сам решает, последовать их совету или нет:

«И сказали ему слуги его: пусть поищут для господина нашего царя молодую девицу, чтоб она предстояла царю и ходила за ним и лежала с ним, — и будет тепло господину нашему, царю» (III Цар. 1, 2).

«Слуги» — это придворные, политики и члены семьи. Ими, конечно, руководили личные мотивы, они вступали в альянсы, исходя из собственных интересов, они постоянно думали о том, кто унаследует после Давида, кто приобретет и кто потеряет, — но была в этом, несомненно, и забота о царе. При дворе и в семье любовь и заговоры, корысть и верность часто переплетаются, и что есть что, не всегда было понятно даже самим участникам. И все это вращалось вокруг зябнущего от старческой слабости царя. Когда «слуги» Давида донесли до него свою идею, он очевидно согласился и даже одобрил ее:

«И искали красивой девицы во всех пределах Израильских, и нашли Ависагу Сунамитянку, и привели ее к царю. Девица была очень красива, и ходила она за царем и прислуживала ему; но царь не познал ее» (III Цар. 1, 3–4).

Тройственная связь красоты, старости и мирских желаний в этой истории нашла отражение у Роберта Фроста, который начал свое стихотворение «О, дай, о, дай» с упоминания Ависаги:

Старуха, мрачная, как мгла,

Что ноги омывать пришла,

Была прелестна и мила.

Гордится сценкой Голливуд.

Да, Ависагою зовут Старуху.

Путь паденья крут.

(Пер. В. Чернина)

«Займи трон, — пишет Фрост несколькими строками ниже, — и тогда никто не назовет тебястарухой». Строки Фроста перекликаются с тоскливым и в то же время комичным взглядом на человеческую жизнь, изложенным в возвышенной поэзии девяностого псалма, где время жизни человека сравнивается с вечностью Господа:

Господи! Ты нам прибежище в род и род.

Прежде нежели родились горы,

и Ты образовал землю и вселенную,

и от века и до века Ты — Бог.

Ты возвращаешь человека в тление и говоришь:

«возвратитесь, сыны человеческие!»

Ибо пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний,

когда он прошел, и [как] стража в ночи.

Ты [как] наводнением уносишь их; они — [как] сон, как трава,

которая утром вырастает,

утром цветет и зеленеет,

вечером подсекается и засыхает; ибо мы исчезаем от гнева Твоего и от ярости Твоей мы в смятении.

Ты положил беззакония наши пред Тобою и тайное наше пред светом лица Твоего.

Все дни наши прошли во гневе Твоем; мы теряем лета наши, как звук.

Дней лет наших — семьдесят лет,

а при большей крепости — восемьдесят лет; и самая лучшая пора их — труд и болезнь,

ибо проходят быстро, и мы летим.

(Пс. 89, 2-10).

Если представить себе, что эти строки сочинил сам Давид (традиционно этот псалом называют «молитвой Моисея»), то можно ощутить особенный пафос в словах: мы теряем лета наши, как звук. Ни одна другая жизнь так, как жизнь Давида, не была похожа на рассказ[11], она течет, как повествование, течет и разматывается к божественной вечности, в ярости которой мы проводим свои дни.

Адония, следующий по старшинству после Авессалома сын Давида, имеет столь впечатляющую внешность, как Авессалом, он тоже заводит себе колесницы, и всадников, и пятьдесят скороходов, чтобы они бежали перед ним. О характере и поведении Адонии текст сообщает без обиняков: «возгордившись говорил: я буду царем» (III Цар. 1, 5). А об отношении Давида к Адонии говорится так: «Отец же никогда не стеснял его вопросом: для чего ты это делаешь?» (III Цар. 1, 6)

Итак, Адония — сын, которому все прощают и ни в чем не противоречат, первый по старшинству после смерти Авессалома, и довольно логично, что, когда время движется к наследованию, Адония обращается за поддержкой и советом к военачальнику Иоаву. Священник Авиафар тоже примыкает к фракции очевидного наследника. «И они помогали Адонии» (III Цар. 1, 7). Возможно, по наущению Авиафара и Иоава Адония устраивает празднество неподалеку от Иерусалима, на которое приглашает всех своих братьев (кроме Соломона), советников, военачальника и священника, а также «всех Иудеян, служивших у царя». На глазах приглашенных Адония лично заколол «овец, волов и тельцов», предназначенных в жертву, — как будто уже унаследовал трон. Представителей другой фракции не пригласили:

«Пророка же Нафана и Ванею, и тех сильных, и Соломона, брата своего, не пригласил. Тогда Нафан сказал Вирсавии, матери Соломона, говоря: слышала ли ты, что Адония, сын Аггифин, сделался царем, а господин наш Давид не знает [о том]?» (III Цар. 1, 10–11)

Пророк Нафан, некогда осудивший Давида за убийство Урии Хеттеянина и принуждение к сожительству Вирсавии, теперь советует ей:

«Теперь, вот, я советую тебе: спасай жизнь твою и жизнь сына твоего Соломона. Иди и войди к царю Давиду и скажи ему: не клялся ли ты, господин мой царь, рабе твоей, говоря: 'сын твой Соломон будет царем после меня и он сядет на престоле моем'? Почему же воцарился Адония? И вот, когда ты еще будешь говорить там с царем, войду и я вслед за тобою и дополню слова твои» (III Цар. 1, 12–14).

Последняя фраза, сказанная Нафаном Вирсавии, порождает предположение, что ничего Давид Вирсавии не обещал и они хотят одурачить Давида — в самом деле, если Давид посулил Вирсавии, что Соломон будет царствовать, зачем тогда поддержка Нафана? Или обещание действительно было дано, но о нем не было объявлено во всеуслышание.

Вирсавия из тех женщин, что сначала кажутся бездеятельными, но потом демонстрируют неожиданную силу, и она следует совету Нафана: