Храму. Неясность и неопределенность фиксирует изменения, тревожные показатели скорости.
Как основание Иерусалима в качестве центральной точки притяжения делает царство Давида осязаемым, так и перепись придает те же характеристики создаваемой новой духовной реальности. Тревожность рассказа демонстрирует озабоченность тем фактом, что Давид якобы хочет изменить саму природу евреев и уж точно их способ общения с Господом. В отличие от царя Саула в прошлом и царя Соломона в будущем, царь Давид изменяет мир.
Проблема переписи не узкорелигиозная, она связана прежде всего не с гневом Бога или лукавством Сатаны, где Давид — лишь пешка; это проблема скорее политическая и в чем-то теологическая, она проистекает из успехов царя Давида в изменении прежнего уклада жизни. Его свершения на пути централизации бросают тень на старое племенное руководство, прежние представления о пророках и даже на привычные функции ковчега и скинии. Давид, задумавший построить Храм, одновременно создает новую политическую реальность и новый образ бытия.
Дипломатические браки и военные победы Давида привели к созданию своего рода империи, расположенной на территории от Нила до Евфрата и включающей всевозможные народы и племена. В Иерусалиме, Городе Давида, возникли армия, двор и сословие бюрократов, принадлежащих только к столице, а не к тому или иному племени. Кто-то был из еврейских колен, кто-то из других племен, но теперь они все вместе представляли царя в Городе Давида. Царь Саул демонстрировал свою власть, рассылая куски разрубленной скотины; власть царя Давида проявляется в городе, который он основал, и в Храме, который задумал Давид и построил его сын царь Соломон.
Такие изменения не могут не столкнуться с определенным сопротивлением. Когда трусливый Савей, сын Бихри, поднял свой мятеж, он пользовался неким успехом, потому что мятежный крик, прозвучавший в ответ на трубный глас, пробудил чувство племенной общности: «Нет нам части в Давиде, и нет нам доли в сыне Иессеевом; все по шатрам своим, Израильтяне!» Савей происходит из колена Вениамина, как и Саул, но смысл его призыва — не в верности Вениаминитянам и еще менее — дому Саула; это обращение к идее племени, как такового: «Все по шатрам своим». Идентификация Давида как «сына Иессеева» — это попытка низвести его к истокам, игнорируя новую реальность Иерусалима. Город Давида, отторгнутый у иевусеев, живших в этом месте до всех филистимских и еврейских племен, не принадлежит никакому племени, и те, кто собирается вокруг своих шатров, отвергают его.
Вокруг Саула и Давида действует множество второстепенных персонажей, и их часто идентифицируют по принадлежности к племени, а не к народу или религии; иногда рядовому читателю нелегко разобраться, принадлежит ли племя того или иного персонажа к евреям, филистимлянам или ханаанеям. Идея племени не так конкретна и очевидна, как идея семьи, племя более интроспективно и устойчиво, чем город, и это непросто представить нам, людям, жизнь которых никак не связана с племенным устройством. Даже слово «род» в современной жизни имеет архаический оттенок, и мы едва ли в точности понимаем слово, стоящее рядом с «родными», — «близкие», которое, помимо значения «знакомые», означает также «тех, кто ведет себя соответственно»; оно близко по значению к «благовоспитанные». Члены племени — почти всегда родственники и уж точно всегда близки друг другу, они связаны знакомством и общим стилем поведения; установившаяся между ними система взаимоотношений определяет не то, что незаконно, а то, что «неблаговоспитанно».
Племя подразумевает единокровность, но не обязательно семью; происхождение по рождению, но не обязательно общие родные места или другие географические категории; племенную власть, но не обязательно правительство. Оно может напоминать о регионализме, но без акцента на регион — так южане могут ощущать себя неким единым целым. Может быть, это ближе к городскому виду венгерского, или корейского, или доминиканского сообществ, но опять же без обязательной привязки к тому или иному сообществу. На работе, в каких-то общественных делах, при отправлении культа и даже в браке человек может быть венгром или южанином, жителем Новой Англии или корейцем, но брачные, дружеские, неприязненные или коллегиальные отношения должны связывать и разделять людей больше, нежели племенная общность и различия южан или корейцев.
Нельзя говорить о религии или народе, не учитывая племенной фактор, — именно в нем может быть сокрыт корень всех страстей. Предупреждение пророка Самуила насчет царя, которого он должен избрать и помазать, поскольку Господь идет навстречу людям и дает им то, что они хотят, возможно, противопоставляет царей и пророков, или судей, или же монарха и его подданных, но при этом совершенно очевидно, что в нем содержится противопоставление царя и старого племенного порядка.
Таинственный и труднопостижимый эпизод о царе Давиде и переписи напоминает речь Самуила о царях, которую пророк произнес, обращаясь к народу, прежде чем пуститься на поиски, завершившиеся помазанием Саула. В своей речи Самуил демонстрирует склонность к перечислению подробностей:
«Вот какие будут права царя, который будет царствовать над вами: сыновей ваших он возьмет, и приставит их к колесницам своим, и [сделает] всадниками своими, и будут они бегать пред колесницами его; и поставит [их] у себя тысяченачальниками и пятидесятниками, и чтобы они возделывали поля его, и жали хлеб его, и делали ему воинское оружие и колесничный прибор его; и дочерей ваших возьмет, чтоб они составляли масти, варили кушанье и пекли хлебы; и поля ваши и виноградные и масличные сады ваши лучшие возьмет, и отдаст слугам своим; и от посевов ваших и из виноградных садов ваших возьмет десятую часть, и отдаст евнухам своим и слугам своим; и рабов ваших, и рабынь ваших, и юношей ваших лучших, и ослов ваших возьмет, и употребит на свои дела; от мелкого скота вашего возьмет десятую часть; и сами вы будете ему рабами; и восстенаете тогда от царя вашего, которого вы избрали себе; и не будет Господь отвечать вам тогда» (I Цар. 8, 11–18).
Замечательная речь человека, который вот- вот помажет нового царя, — но риторика пророка не убеждает людей: «Но народ не согласился послушаться голоса Самуила, и сказал: нет, пусть царь будет над нами» (I Цар. 8, 19).
Господь вкладывает антимонархическую речь в уста Самуила с замечательной оговоркой: «Послушай го?лоса народа во всем, что они говорят тебе; ибо не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтоб Я не царствовал над ними; как они поступали с того дня, в который Я вывел их из Египта, и до сего дня, оставляли Меня и служили иным богам, так поступают они с тобою; итак послушай голоса их; только представь им и объяви им права царя, который будет царствовать над ними» (I Цар. 8, 7–9).
Дар, сопровождаемый осуждением тех, кому он предназначен, — а осуждение это куда пространнее, чем описание дара, — в свете божественного оправдания династии выглядит странно. (Вставное предложение про Египет и служение чужим богам, видимо, принадлежит «автору Второзакония», неумело описывающему двойственность дара, который Господь сделал народу.)
Задолго до того, как Давид решил пересчитать свой народ (не важно, чья карающая рука побудила его на это — Бога или Сатаны), пророк Самуил, недовольный отведенной ему ролью помазывающего на царство, перечисляет недостатки царской власти. Почему народ потребовал царя? Потому что Самуил помазал своих испорченных и продажных сыновей в качестве судей. Авторитет судьи частично базируется на авторитете помазавшего его пророка, но также и на актуальной в определенный момент репутации института судей. Два члена племени, между которыми возник конфликт, могут предстать перед судьей; то же самое может сделать вся община или часть общины — каждый из шатра своего, — но для того, чтобы судья разрешал конкретные дела, а не правил вообще. Авторитет царя — Саула, рассылающего части изрубленной скотины по стране, или Давида, сделавшего своей столицей Иерусалим, — имеет другой, постоянный статус. Царя тоже помазывают на царство религиозные авторитеты, но царь, в отличие от судей, правит, и его личный авторитет базируется на силе, проявляющейся в его праве забивать скот и строить город — а может быть, и подсчитывать население в ходе переписи.
Эта разница между старыми и новыми обычаями делает возможным мятеж Авессалома и объясняет, почему успеха, пусть и минимального, добились даже мятежники, возглавляемые «негодным человеком» Савеем с его призывом «Все по шатрам своим!». Этот призыв обладает огромной силой, ибо скиния представляет собой шатер, или хижину, или палатку из тростника, досок и палок, со стенами из кожи животных, спряденной козьей шерсти и льняной ткани — само это слово(tabernacle) в английском языке близко к слову «таверна». Когда пляшущий Давид внес ковчег Завета в город, дикая процессия позади ковчега в экстазе уходила от племенных шатров к централизованной, точной архитектуре — постоянной, а если не постоянной, то выстроенной надолго. Внутренняя энергия, которая движет нагим царем, который кружится по улице, возглавляя процессию с ковчегом, заставит его вскоре рассылать должностных лиц по
