ветвях дуба и повис между небом и землею, а мул, бывший под ним, убежал. И увидел это некто и донес Иоаву, говоря: вот, я видел Авессалома висящим на дубе. И сказал Иоав человеку, донесшему об этом: вот, ты видел; зачем же ты не поверг его там на землю? я дал бы тебе десять сиклей серебра и один пояс. И отвечал тот Иоаву: если бы положили на руки мои и тысячу сиклей серебра, и тогда я не поднял бы руки на царского сына; ибо вслух нас царь приказывал тебе и Авессе и Еффею, говоря: 'сберегите мне отрока Авессалома'; и если бы я поступил иначе с опасностью жизни моей, то это не скрылось бы от царя, и ты же восстал бы против меня» (II Цар. 18, 9-13).

Иоав выслушал человека, который говорит, как обыкновенный гражданин. Но Иоав не обыкновенный гражданин:

«Иоав сказал: нечего мне медлить с тобою. И взял в руки три стрелы, и вонзил их в сердце Авессалома, который был еще жив на дубе. И окружили Авессалома десять отроков, оруженосцев Иоава, и поразили и умертвили его. И затрубил Иоав трубою, и возвратились люди из погони за Израилем, ибо Иоав щадил народ» (II Цар. 18, 14–16).

Иоав демонстрирует стратегическое мышление военачальника: он решительно остановил битву, щадя уставшую армию, и решительно поступил с Авессаломом — человеком, за которого Иоав заступался и когда Авессалом был изгнан из Израиля, и когда Авессалома не допускали к царю. А теперь — три стрелы в сердце.

Когда новость о смерти Авессалома дошла до Давида, Иоав еще раз демонстрирует твердость характера:

«И смутился царь, и пошел в горницу над воротами, и плакал, и когда шел, говорил так: сын мой Авессалом! сын мой, сын мой Авессалом! о, кто дал бы мне умереть вместо тебя, Авессалом, сын мой, сын мой!» (II Цар. 18, 33)

Так проявляется горе Давида. Поэт, писавший великие элегии на смерть Саула и Ионафана, царь, примирившийся со смертью первого ребенка Вирсавии и даже Амнона, эту смерть встречает без стоицизма и без красноречия. Или же его красноречие проявляется в повторении имени и очевидном преувеличении: «Кто дал бы мне умереть вместо тебя». После слез и повторений имени в горнице над воротами Давид повторяет то же самое еще раз, дома, когда с победоносной армией возвращается в свой город:

«И обратилась победа того дня в плач для всего народа; ибо народ услышал в тот день и говорил, что царь скорбит о своем сыне. И входил тогда народ в город украдкою, как крадутся люди стыдящиеся, которые во время сражения обратились в бегство. А царь закрыл лице свое и громко взывал: сын мой Авессалом! Авессалом, сын мой, сын мой!» (II Цар. 19, 2–4).

По одной из легенд, восьмикратное повторение скорбящим Давидом имени Авессалома производит такой эффект, что Авессалом — не заслужив этого самостоятельно — попадает в рай или, по некоторым версиям, в самую верхнюю и привилегированную часть состоящего из семи уровней ада. Другая легенда связывает восьмикратные причитания Давида с тем фактом, что восемь из его сыновей умерли в юности, в том числе безымянный младенец Вирсавии. Эти интерпретации подразумевают, что муки Давида происходят от того, что причина бунта и несчастного удела Авессалома — он сам. Давид-отец не смог защитить сына от фатальной и обреченной попытки стать Давидом.

Но у царя, особенно у царя харизматичного и вдохновляющего подданных, не может быть чисто личных эмоций — и Иоаву приходится напомнить Давиду об этом. После того как скорбь Давида заставила воинов, рисковавших жизнью ради него, вести себя «как крадутся люди стыдящиеся, которые во время сражения обратились в бегство», Иоав обретает истинное величие:

«И пришел Иоав к царю в дом, и сказал: ты в стыд привел сегодня всех слуг твоих, спасших ныне жизнь твою и жизнь сыновей и дочерей твоих, и жизнь жен и жизнь наложниц твоих; ты любишь ненавидящих тебя и ненавидишь любящих тебя, ибо ты показал сегодня, что ничто для тебя и вожди и слуги; сегодня я узнал, что, если бы Авессалом остался жив, а мы все умерли, то тебе было бы приятнее; итак встань, выйди и поговори к сердцу рабов твоих, ибо клянусь Господом, что, если ты не выйдешь, в эту ночь не останется у тебя ни одного человека; и это будет для тебя хуже всех бедствий, какие находили на тебя от юности твоей доныне» (II Цар. 19, 5–7).

Эти отважные и смелые призывы доходят до самой глубины сердца Давида и возвращают его обратно к царствованию. Иоав зовет Давида вернуться к самому себе, и Давид откликается. Он вновь объединяет Израиль и Иудею. Он вершит суд. Перед ним предстает Семей, тот самый, который плевался и бросал в царя комья грязи, камни, который оскорблял его на пути из Иерусалима, и теперь Семей униженно просит у Давида прощения, и Давид великодушно — а может быть, и благоразумно или даже из какого-то каприза — говорит этому человеку: «Ты не умрешь» (II Цар. 19, 23) и дает царскую клятву, что не отменит своей милости.

Предстает перед ним и Мемфивосфей, сын[9] Саула. Хромец не стриг бороды и не мылся, с тех пор как царь покинул Иерусалим. «Почему ты, Мемфивосфей, не пошел со мною?» (II Цар. 19, 25) — спрашивает Давид, и Мемфивосфей отвечает, что раб Сива оклеветал и обманул его; впрочем, он пытался, несмотря на хромоту, отправиться вслед за своим благодетелем Давидом. С чувством презрения, а может быть, с мыслью о любившем его Ионафане или даже о Мелхоле, которую он лишил высокого статуса и над которой насмехался из-за ее брата, Давид отказывается рассудить Сиву и Мемфивосфея, так как один из них со всей очевидностью лжет. «Я сказал, — говорит он, — чтобы ты и Сива разделили [между собою] поля» (II Цар. 19, 29). Мемфивосфей тоже царский сын и может быть щедрым. «Пусть он возьмет даже все, — говорит он, — после того как господин мой царь, с миром возвратился в дом свой» (II Цар. 19, 30).

Эти милостивые распоряжения можно связать с криками Давида «Авессалом, Авессалом» — ведь это имя означает «отец мира». Несомненно, возможность даровать милость — одна из сторон восстановленной репутации Давида. Затем царь принимает еще одно решение, — возможно, оно связано с объединением царства, а может быть, это наказание за дерзость Иоаву, который отвлек его от горя по Авессалому; или, может быть, это наказание за то, что рука Иоава пустила три стрелы в сердце беспомощного Авессалома, — словом, Давид ставит во главе своего войска вместо Иоава Амессая.

Давиду приходится также бороться с остаточными проявлениями гражданской войны — последствиями мятежа Авессалома — между израильтянами и иудеями. И тут Давид демонстрирует, что, хотя он может быть милостив, как с Семеем, и надменным, как с Мемфивосфеем, он не утратил способности наказывать и даже убивать.

Некий «негодный человек» по имени Савей, сын Бихри, Вениаминитянин (как и Саул), затрубил в трубу и воскликнул: «Нет нам части в Давиде, и нет нам доли в сыне Иессеевом; все по шатрам своим, Израильтяне!» (II Цар. 20, 1) «Все по шатрам своим» — это древний племенной вид сопротивления; и израильтяне на некоторое время действительно уходят от Давида и следуют за неотесанным Савеем, тогда как жители Иудеи остаются верными Давиду. Но Давид одолевает и этот мятеж, посылая Иоава подавить его, когда Амессай медлит.

Иоав обращается с Амессаем так, как он много лет назад поступил с Авениром, за что еще до убийства Авессалома навлек на себя проклятия царя:

«Иоав был одет в воинское одеяние свое и препоясан мечом, который висел при бедре в ножнах и который легко выходил из них и входил. И сказал Иоав Амессаю: здоров ли ты, брат мой? И взял Иоав правою рукою Амессая за бороду, чтобы поцеловать его. Амессай же не остерегся меча, бывшего в руке Иоава; и тот поразил его им в живот, так что выпали внутренности его на землю, и не повторил ему [удара], и он умер. Иоав и Авесса, брат его, погнались за Савеем, сыном Бихри» (II Цар. 20, 8-10).

И вот царство снова едино, а голова негодного человека Савея, сына Бихри, сброшена со стены города, в котором его осадили Иоав и его брат Авесса.

Согласно изложению Луиса Гинзберга, перед тем как повеситься, Ахитофел, учитель Сократа, записал свою последнюю волю, которая содержала три правила: «1. Не пытайся что-то сделать любимцу судьбы. 2. Воздержись от восстания против дома Давида. 3. Если праздник Шавуот выпадет на солнечный день, можно сеять пшеницу». Последний, абсурдный, но сардонический, элемент в списке рекомендует придерживаться традиции и уважать старые правила верного распределения времени: время сева предшествует времени жатвы, что выражено в формуле «Зрелость во всем». Все три правила — уважение к судьбе, к дому Давида и к расчету времени — нарушил не имевший ни одного изъяна, обманутый и оплакиваемый Авессалом, а вслед за Авессаломом в пародийной манере — малозначительный Савей, сын