Но Фесс признался:

– Кое-кто склонялся к такому решению, но предводитель беглецов предложил более гуманный выход.

– Только предложил? – удивился Джеффри. – Значит, он не обладал реальной властью среди соратников?

– Не знаю, – ответил Фесс, – потому что такая проблема никогда не возникала. Никто не противоречил ему, когда он предлагал что-нибудь сделать.

– Ты хочешь сказать, что они и не думали возражать? – поразился Джеффри. – Разве это правильно?

– Правильно, – подтвердил Фесс, – когда предложения верны.

– А когда ты мне что-нибудь запрещаешь! – воскликнул Джеффри. – Должен я тебя слушаться или нет?

– Вопрос, конечно, интересный, Фесс, – усмехнулся Грегори.

– Вы должны сами решать, дети, и решать в каждом случае отдельно. Не нужно отказываться от возможности принимать решение, не следует для себя устанавливать незыблемые правила.

– Тогда предложи нам правило, которое можно изменять, – сказал Магнус.

– Ваши родители уже сделали это.

Дети удивленно посмотрели друг на друга.

– Ты играешь с нами? – спросил Джеффри.

– Нет, – сказал Грегори, – это не соответствует его природе.

– Его природа – это верность хозяину, – сказал Магнус, – а его хозяин – папа.

Корделия повернулась и сердито посмотрела на Фесса.

– Значит, ты нас продал?

– Нет, – ответил Фесс, – и если подумаешь, ты согласишься со мной. Если хочешь узнать, нужно ли подчиниться, в ответ я могу только сослаться на собственный опыт: “Подчиняйся, но сохраняй верность своей программе”.

Джеффри прищурился.

– Какой в этом смысл для человека из плоти и крови? Какая у нас программа, которой мы были бы верны?

– Тебе придется узнавать это на собственном опыте, Джеффри, – заявил Фесс. – Это и есть часть процесса взросления.

Дети смотрели на него, пытаясь решить, стоит ли сердиться.

Затем Магнус улыбнулся.

– Но ведь ты этого не знал, когда впервые осознал себя, как некое “Я”?

– У меня не было подпрограмм для разрешения противоречий между моей программой и ежедневными проблемами, с которыми я встречался. Но моя программа дает возможность создания таких подпрограмм.

– И ты создавал такие подпрограммы, обдумывая события, о которых только что рассказал нам, верно?

– Это правильное заключение.

– Значит, у тебя тоже был период взросления! – воскликнула Корделия.

– Да, период, эквивалентный у человека подростковому. Я рад, что тебе доставило удовольствие это открытие, Корделия.

– О, мы всегда стараемся научиться у тех, кто прошел по дороге жизни перед нами, – весело сказал Магнус. – А у кого ты научился разрешать такие противоречия, Фесс?

Робот некоторое время молчал, потом медленно проговорил:

– Я создавал подпрограммы, руководствуясь принципами своей базовой программы, Магнус. Но дополнительно я включил в них и некоторые концепции, усвоенные у человека, рассуждения которого соответствовали строгой логике, помогали сопоставлять события нынешние и прошлые, находить сходства и различия и давать верные оценки.

– И кто был этот человек?

– Предводитель беглецов.

– Твой третий владелец? – Магнус вздрогнул. – Но почему он оказал на тебя такое большое влияние?

– Главным образом благодаря своему выдающемуся уму, Магнус, хотя сам он не согласился бы с таким утверждением. И воздействие его идей на меня оказалось особенно сильным, потому что он первым из моих хозяев был по-настоящему хорошим человеком.

– Судя по тому, что ты нам рассказал, я могу в это поверить, – Магнус задумался. – Но кто он был, этот образец совершенства, этот предводитель беглецов?

– Его называли Тодом Тамбурином, и он вряд ли мог претендовать на почетное звание образца совершенства, хотя в глубине души мой хозяин, несомненно, был хорошим человеком.

– Тод Тамбурин... – Корнелия ошеломленно смотрела на Фесса. – Ты хочешь сказать, что это был Уайти-Вино, о котором ты только что рассказывал? Тот самый, который помог внучке справиться с комплексом ложной вины из-за смерти родителей?

– Тот самый, – согласился Фесс. Грегори нахмурился.

– Но как получилось, что он оказался тезкой другого “Тода Тамбурина”, о котором ты нам рассказывал на уроках?

– Очень просто. Он не тезка, а все тот же человек.

У Джеффри от изумления отвисла челюсть.

– Тот самый Тод Тамбурин? Слабак с пером и чернилами? Тот, которого ты назвал величайшим земным поэтом?

– Это не только мое мнение, дети, но общее мнение земных критиков. И вряд ли его можно назвать слабаком.

– Тот самый, стихи которого ты заставлял нас заучивать наизусть, хотим мы того или нет? – продолжал Джеффри.

– Неужели тебе они так не нравились? – поддел его Магнус.

Джеффри поморщился.

– Нет, конечно. Его “Мятежники и адмирал” просто класс, да и баллады очень хороши. Но в “Упадке и падении свободы” я, например, не вижу проку.

– Я тоже, – согласилась Корделия, – но мне очень нравятся его “Радость молодой жены” и “Ухаживания Денди”.

– Еще бы, – усмехнулся Джеффри.

– Дети, у каждого, кто читал его стихи, есть свои любимые, – быстро сказал Фесс, предупреждая стычку, – хотя мало кто знает автора. Да, моим третьим владельцем был Тод Тамбурин. Он подарил меня своей внучке Лоне. Это был свадебный подарок, и с тех пор я служу этой семье.

Магнус уставился на Фесса.

– Ты хочешь сказать, что мы все потомки Тода Тамбурина?

– Не нужно этому удивляться, – посмеивался Фесс. – Разве вы еще не поняли, что когда вам весело, вы не можете не петь?

Дети удивленно переглядывались.

– Но довольно, вас зовут родители.

– Еще, пожалуйста, Фесс. Расскажи нам что-нибудь о Тоде Тамбурине! – попросила Корделия. Но большая черная лошадь покачала головой и повела детей к Роду и Гвен, которые ждали в тени дерева.

Они выехали на извилистую дорогу, ведущую к замку, в тот момент, когда солнце уходило за горизонт, и хотя путники направлялись на восток от своего дома, дорога много раз поворачивала вокруг горы, так что на этот раз солнце оказалось за замком. Кроваво-красный закат придал черному грозно нависающему над ними величественному строению какой-то зловещий вид.

Корделия вздрогнула.