Конечно, через полицейский участок я проследовала сквозь строй любопытных взглядов, вызванных моей или, скорее, холмсовской репутацией. Слава Богу, хоть репортеров не оказалось ни внутри, ни у порога. Туман сгустился, да это просто какое-то наказание небесное для Лондона. Густые желтые миазмы, обжигающие нос, засоряющие легкие, пачкающие одежду людей и фасады зданий, вызывающие множество несчастных случаев, множество смертей — бич столицы империи, вынуждающий ее рухнуть на колени.

Я вышла из полиции, спустилась, как сейчас помню, по четырем ступенькам, проползла вдоль фасада несколько шагов и привалилась спиной к кирпичной стене. Бог мой, как я устала! Плечо ныло от сырости и от напряжения. Пульсировала боль в ране левой руки, голова кружилась после передряг схватки, допроса, беседы с инспектором Ричмондом; в желудке ничего, кроме кислого кофе «Камп», которым угостил меня Ричмонд. Прижавшись к стене, я постаралась унять дрожь в теле и набраться сил, чтобы проковылять полмили до своего негостеприимного дома.

Всю жизнь свою я терпеть не могла идиотских гордых шуточек лондонцев, их похвальбы своим знаменитым туманом. Так иные родители восхваляют гнусные проделки своего отпрыска, видя в них проявления молодечества. Близорукость близка к туману по ограничениям, накладываемым на поведение индивида, и потому туман мне еще более противен. Не нахожу ничего забавного в том, чтобы искать на ощупь путь вдоль ограждений, фасадов, от фонаря к фонарю, в размышлениях, не снять ли вообще очки вместо того, чтобы поминутно их протирать, молясь о том, чтобы Темза поскорей вернулась в жидкое состояние и убралась в свои берега. Еще беда — я всегда страдала от клаустрофобии, хотя и не в тяжелой форме. Отсутствие видимых ориентиров и опасение, что вдруг откуда-то выскочит продолжатель дела обезвреженного бандита, не улучшали настроения. Я уже пожалела, что старший инспектор отпустил меня, а не запер на ночь в какой-нибудь спокойной камере. Может, вернуться? Швырнуть отмычки на стол и сдаться на милость дежурного сержанта. Стоя под фонарем, я вынула носовой платок, протерла очки и вытянула руку вперед. Пальцы и платок едва угадывались в тумане. В направлении вытянутой руки вдруг что-то грохнуло, металлически лязгнуло, взвился приглушенный ватой тумана двойной вопль: женский и лошадиный. Тут же два мужских голоса затянули двухголосую перепалку. Такси столкнулось с экипажем, вздохнула я.

И тут третий мужской голос внезапно произнес справа от меня:

— Рассел!

Я невольно отдернула руку, и носовой платок выпал, исчез в стигийской бездне мостовой. Стоял бы Холмс ближе, я прижалась бы к нему, обхватила бы его руками и забылась. Но нас разделяли десять футов, и я удовольствовалась дурацкой ухмылкой, отражающей неоднозначность чувств, которые вызвал у меня этот человек в течение последних недель. Но в тот момент преобладающим чувством было ощущение двери собственного дома, вдруг распахнувшейся перед тобой среди улицы.

— Черт возьми, Холмс, как это у вас получается? Вы просто маг и волшебник.

Шаги его прозвучали на мостовой четко и ясно, как будто и не было никакого тумана, а в небе сияло весеннее полуденное солнце. А вот и знакомое лицо…

— Никакой магии, Рассел. Вместо пособий по колдовству у меня имеется братец с множеством ушей и глаз. Час назад он мне сообщил, что полиция задержала некую весьма опасную особу. Я прибыл поездом подземки, которая тоже функционирует еле-еле, как в тумане. Не появись вы еще полчаса, отправился бы на выручку. Вы, конечно, опять ранены?

— Ничего серьезного, Холмс. Ни со стороны грабителя, ни со стороны полиции. Почему вы в городе? Вы же собирались в Суссекс. Уже вернулись?

— Я и не уезжал. Хотя в городе меня тоже не видели.

Я представила себе Холмса, ползущего по городу неразличимым пятном, то в одном, то в другом обличье.

— И я отвлекаю вас от работы.

— Еще как. Вы, кажется, собирались в Оксфорд? Планы изменились?

— Нет, Холмс, этих планов мне не изменить. Я обещала Дункану.

— Ну и отлично. До вашего возвращения я вас подменю. Не в Храме, где-нибудь рядом. Хотя и Храму может потребоваться какой-нибудь рабочий. Или рабочая.

— Холмс, пожалуйста, не нужно.

— Не нужно? Ну как хотите. Это ведь ваше дело. Я вам могу чем-то помочь?

— Сейчас мне нужна помощь иного рода, Я продрогла и проголодалась.

Я не видела выражения его лица, но уверена, что Холмс не улыбался. Он просто повернулся, подхватил мою руку и уверенно направил по тротуару.

Ни о чем больше не спрашивая, он шел со мной — точнее, вел меня — и приглушенное эхо шагов становилось все более знакомым. А Холмс рассказывал, как он однажды, давным-давно, целых восемь недель провел в темных очках, совершенно не прибегая к помощи зрения и обходясь услугами мальчика Билли.

Наконец Холмс вынул из кармана ключ, и снова расступились стены. Я вежливо поздоровалась с Констеблом, как другу кивнула Верне, съела все выставленное передо мной моим добрым другом, выпила бренди, которое он втиснул мне в руку, и послушно проследовала в спальню. Дверь за мной закрылась, я автоматически смахнула с себя остатки созданных эльфами шедевров, заползла под одеяло и заснула.