пристально смотрела на то место на запястье, которое в четверг вечером было отмечено ссадиной с капельками крови, очевидно, полученной при попытке закрыться от удара железного кольца, сжатого безжалостной рукой.

— Милость иногда даруется недостойным, — прошептала она еле слышно. И тут же, повернув голову ко мне, спросила легко и непринужденно:

— Чай как всегда, сливки, без сахара?

На том занятии мы обсудили одно из ключевых слов ее проповедей: любовь. Я рассказала о древнееврейских корнях ахев- и хесед-, хашак-, дод-, рахам-, реа-, о греческих агапе- и филеас-, попутно упомянув и эрос-, хотя последний в Новом Завете не встречается.

Марджери очень живо реагировала на материал, но между нами оставалась определенная дистанция: я не могла не думать о том, с какой легкостью она лжет.

Занятие закончилось, я собирала книги. Марджери встала, достала одну, лежавшую подальше, и протянула мне. Я снова взглянула на пластырь и решила попробовать еще раз.

— Вы так и не скажете мне, что произошло?

— Я уже сказала, Мэри. Ничего не произошло.

— Не знаю, что о вас и думать, — сокрушенно вздохнула я.

— Представьте себе, Мэри, я тоже не знаю, что о вас и думать. Не могу постичь мотивов человека, уделяющего столько времени и внимания Богу, в которого он практически не верит.

Я задохнулась, как будто получила удар в солнечное сплетение. Она внимательным взглядом оценила мою реакцию.

— Вы, Мэри, верите во власть идеи Бога над умами людей. Вы верите в то, как люди размышляют о непознаваемом, тянутся к недосягаемому, как они формируют свои несовершенные жизни, посвящая самое ценное в своем ничтожном бытии существу вне бытия, существу, создавшему бытие, создавшему из ничего Вселенную и распоряжающемуся ею. Но вы отказываетесь признавать очевидное, отказываетесь признать, что Бог может внести конкретные изменения в конкретную человеческую жизнь. — Марджери печально улыбнулась. — Нельзя быть такой холодной, Мэри. Если вы холодны, то и Бог ваш холоден. Холодные друзья, холодная любовь… Бог не холоден, Он никогда не был холоден. Бог пышет жаром, жаром тысяч солнц, жаром воспламеняющим, но не испепеляющим. Стремитесь к теплу, Мэри, стремитесь к теплу! Вы боитесь тепла, вы воображаете, что способны в согревающих лучах сохранить свой интеллектуальный холод. Вы воображаете, что можете любить разумом. Во время проповеди, дорогая моя Мэри, вы слушаете меня, как зверь лесной издали следит за костром. Вы боитесь, что, подойдя ближе, потеряете свою свободу. Но вы не сгорите. Я не порабощу вас. Любовь не порабощает. Любовь несет жизнь. Стряхните свои академические оковы, Мэри, заклинаю вас.

Слова ее затопили меня, нахлынули гигантской волною, лишили возможности вздохнуть. Затем волна схлынула, потянув меня за собой; мне пришлось изо всех сил сопротивляться ее мощному течению. Но когда спасение приблизилось, я ощутила ужас от его неизбежности.

Отделавшись ничего не значащими кивочками, улыбочками, хмыканьями и угуканьями, я спаслась бегством, убеждая себя, что Марджери уклонилась от ответа на мой вопрос. Увы, в глубине души я знала, что это не так.

На следующее утро я отправилась в Оксфорд с сильным желанием «отряхнуть прах» с сапог. Отрешиться от замешательства, вызванного двуличием Марджери и событиями предшествующего четверга. К чертям все эти потуги Праведности, к чертям почетную роль наставницы Марджери Чайлд, «дворцовые интриги» храмовой элиты, злобное англо-французское бульканье Мари. Забыта и книга о мистицизме. Я не бросилась к ней за советом, не попыталась найти, что сообщает госпожа Андерхилл о побочных физических эффектах мистического действа, о воплощении преобразований духа, воспарившего в «божественном» экстазе. Как ребенок, объевшийся шоколаду, я более слышать ничего не хотела обо всем этом, да и о великом городе Лондоне, черт бы его побрал, тоже. Домой, домой!

Истина забрезжила в моем сознании, когда из тумана вынырнули шпили и башенки Оксфорда. Вот он, мой дом! Только этот город, и никакое иное место. Надо будет приобрести здесь дом. Зачем мне Лондон? Зачем мне Суссекс, если уж на то пошло? Суссекс мог остаться для меня тем, чем был для покойной матушки, летней дачей, где можно поиграть в фермершу, но этот уголок земли между реками, эти здания, одновременно эфирные и земные, притягивали душу. Кабаний холм, Марстон… Холмсу я ни к чему, лучше проявить инициативу и вырваться из-под его раздраженно-раздражающего влияния. Нужно обратиться к агенту по недвижимости.;. После двадцать восьмого!

И я нырнула в море страниц. Выныривать приходилось по вечерам, когда библиотека Бодли закрывалась. Чтение при тусклом свете уличных фонарей — удовольствие сомнительное, поэтому четверть часа или около того я бездумно шагала к своей норе. Утром я, прихватив с собою зонт, чтобы не тратить время попусту, читала и листала книги по пути в библиотеку. Погружалась в затхлую библиотечную атмосферу, как рыба, которую бросили обратно в родной пруд.

Однако от необходимости принимать пищу природа не освободила и рыб. Внезапно осознав это в среду, я резко поднялась из-за стола, покачнулась и схватилась за столешницу. Когда я съела хоть что-то путное в последний раз? В субботу? В пятницу? И тут, как будто дождавшись прорыва первого чувства — голода, организм мой рванулся в атаку. Жажда, прострел в затекшем позвоночнике, позывы в клозет, боль в висках, ноющие конечности… Уронив перо, я схватилась за пальто и устремилась в ближайший приличный паб, где подавали готовую пищу. Претила даже мысль об ожидании обеда.

Народу в заведении много, но я не всматриваюсь в публику, прямым ходом направляюсь к стойке. Однако и тут вдруг какая-то помеха. На уровне талии откуда-то внезапно появляется растопыренная пятерня, повелевающая остановиться. Бросаю взгляд в направлении, откуда растет эта пятерня. Три знакомых лица улыбаются насмешливо, добродушно, доброжелательно. Я весьма разборчива в выборе знакомых, но эти трое даже больше, чем знакомые.

— Мэри, ты ли это! Реджи, еще пинту! — восклицает Фиби. Эти двое — примечательная парочка. Она — здоровая, грубоватая, неуклюжая, он — невысокий, тихий, аккуратный.

— Полпинты, пожалуйста, Реджи, и кучу сэндвичей, с голоду помираю, — поправляю я, вытаскивая из кошелька мелочь.

За первой полупинтой последовала еще и еще одна, да и сэндвичи, запиваемые алкоголем, получили подкрепление от стойки. Шум, веселье, незамысловатые развлечения… Фиби соблазнила меня метанием стрелок-дротиков, и вот мы уже у мишени, которую какой-то нерадивый студент изгадил картинкой с выведенным крупными печатными буквами именем «АБСАЛОМ». Я обыграла всех желающих, набрав около двух фунтов. Точная рука — один из немногих моих козырей. Не спорю, однажды эта точность спасла мне жизнь, но в основном, благодаря этому таланту, я развлекаю сборища в гостиных или, как в данном случае, в пабах. Заказав на выигрыш выпивку всем присутствующим, я уселась на место, разгоряченная и довольная.

Паб закрылся на перерыв, и мы вчетвером оказались на улице. Четвертый член нашей компании,