Как видно из письма, событие потрясло меня. Письмо я отправила через Майкрофта, всевидящие глаза и длинные щупальца которого разыщут брата скорее, нежели любая почтовая служба. Уже на следующий день я получила ответ в виде телеграммы, проследовавшей за мною из «Превратностей судьбы» в Храм, где я помогала Веронике с устройством библиотеки. Грязными руками я разорвала тонкий конвертик, прочитала краткое сообщение, выдала парню-разносчику монетку и сказала, что ответа не будет.
— Что там, Мэри?
Я протянула листок Веронике.
— Из Марселя, — прочитала она. — «Аb esse ad posse», прочла она и тут же перевела: «От „это есть“ к „это возможно“». Правильно? Ну, и что это означает? От кого телеграмма?
— От бродячего знатока раннего периода иудаизма, — сымпровизировала я. — Как-то раз кто-то в Британском музее откопал где-то запись первого века о том, что вроде бы некая женщина возглавляла какую-то синагогу в Палестине. Как видишь, ответ не слишком вразумительный.
— Странно, — пробормотала Ронни, всматриваясь в строку, ища скрытый смысл. Я отвлекла ее.
— Лучше бы это перевести как «раз это случилось, значит, это возможно». Неплохой лозунг для движения феминисток, согласна?
— Н-не знаю. Пожалуй, нет. Сначала все-таки возможность.
Я изъяла у нее листок и засунула его в карман брюк.
— История пестрит странностями, бесследно сгинувшими неиспользованными возможностями, многие из которых могли бы послужить новым началом.
Дискуссия отклонилась на Жанну д’Арк, королеву Елизавету, женщин, упоминавшихся в Новом Завете, Жорж Санд и заблудилась в тумане теории.
Вечером того же дня у нас состоялось занятие с Марджери. Мари впустила меня и принесла чай, избегая смотреть мне в глаза, но умудряясь, тем не менее, передать свое ко мне презрение, превосходство надо мною и общую неприязнь. Она каким-то образом забыла о том, что произошло с ее госпожой, запомнив лишь, что я ее обманула, унизила, а сама Мари вела себя при этом как последняя дура. Я внимательно изучала свои руки, пока горничная не разгрузила поднос и не закрыла за собой дверь. Тогда я повернулась к Марджери.
— Марджери, что случилось? И каким образом вы исцелились?
Она рассмеялась.
— И вы туда же? Мари полагает, что я была на краю гибели. Непонятно, с чего она это взяла. Ну, у вас-то больше здравого смысла, Мэри.
— А вы, стало быть, не были на краю гибели?
— Какой гибели? Я порезала палец о разбитое стекло и нечаянно испачкала лицо.
Она продемонстрировала мне левую руку, выставив вперед залепленный пластырем средний палец.
— Но рваное платье…
— Да, зацепилась о край книжной полки кружевом.
— А зачем же его жечь?
— Какая вы любопытная, Мэри. Не терплю я крови, вот и сожгла.
— Можно посмотреть на палец поближе?
Она слегка пожала плечами и сунула мне палец под нос. Я осторожно удалила пластырь. Порез глубокий, несомненно, от острого края стекла. И не было этого пореза на пальце в четверг.
Делать нечего, обсудить не с кем. Мари, единственная свидетельница происшествия, ориентирована на забвение. Зря я не захватила с собой Ронни. С ее помощью я могла бы добиться от Марджери ответа. Оставались лишь мои собственные глаза, а я уже начинала в них сомневаться. Я отпустила руку Марджери, и она замотала палец.
— Я благодарна вам всем за заботу, но лучше приберечь ее на какой-нибудь более серьезный случай. Мало ли, вдруг инфлюэнцу подхвачу…
Марджери повернула руку ладонью кверху, проверяя, хорошо ли лег пластырь, и замерла. Она
