крови, высочайшим указом обвинять не велено». Вот так.
Но какое имеет значение Указ царя, если вновь и вновь возникали то там, то тут по Руси всё новые и новыё обвинения евреев в использовании христианской крови для «ритуальных» нужд.
С годами реакция и мракобесие в России нарастали и царское правительство уже не так категорически отрицало «возможность» использования евреями христианской крови в ритуальных целях. А при Николае П постаралось само специально создавать и инсценировать ритуальные процессы: владимирское дело (1897), виленское дело (1901), дубоссарское дело (1903), смоленское дело (1910), дело Бейлиса (1911-1913).
Творцы этих ритуальных дел с участием правительственных органов старались налету ловить всякие сообщения, слухи, сплетни, в которых можно было усмотреть ритуальные обвинения. А тут, сами организаторы одесского дела подбрасывали хорошо подготовленные «факты». И дело пошло.
В Киев шли доклады один за другим, а там всё требовали точных данных по поводу «ритуального убийства».
Один из ответов Киеву:
«Купец 1-й гильдии, Маковский Меир Шлёмович, привлечён к суду в качестве обвиняемого в покушении на убийство Варфоломея Стрижака, 6 лет от роду, христианского вероисповедания, постановлением следователя с замечательной ссылкой на то, что обстоятельства дела не исключают предположения, высказанного свидетелями, подтверждающие, что видели двух бородатых евреев, выносивших большой чемодан из квартиры Маковского, что увезли этот чемодан на извозчике в неизвестном направлении, что приближающаяся еврейская Пасха – прямое доказательство использования христианской крови в ритуальных целях. Ну, а то, что тело мальчика не найдено, то евреи всё могут. Спрячут тело мальчика так, что его никто никогда не найдёт. Его толком и не искали. Да где его искать, когда нет никаких намёков».
Судебные власти великолепно знали и понимали, что никаких доказательств ритуального характера в деле не имеется и не может быть. Дело-то дутое. Все понимали и делали вид, что процесс проходит нормально.
Загадочная обстановка преступления и сделанное заявление домработницы подозреваемого Маковского, что чемодан принесли два еврея, самого Маковского, что он лично отдал распоряжение отвезти чемодан по адресу, по которому не нашли чемодана, задумано и осуществлено ритуальное убийство, обнаруженная при обыске в доме Маковского записка от раввинатского Совета о поручении Маковскому произвести ритуальное убийство, возможное решение суда вызвало бы напряженное отношение между еврейским и христианским населением города, что полиция не без основания ожидала еврейского погрома, последствия которого трудно представить в таком городе, как Одесса, переполненного еврейским населением.
Из доклада в Киев: «Мы не можем поручиться за то, что решение присяжных будет чуждо всякого предубеждения. Полагаем, что какие бы ни были малые улики, присяжные заседатели, вынесут обвинительный приговор, основывая его на убеждении в существовании ритуала вообще и в наличии его в данном деле, хотя об отсутствии прямых доказательств ритуального убийства и самой абсурдности убийства по этому поводу, убедительно говорил на суде адвокат».
Дело хоть и вызвало шумиху в одесских газетах и о нём некоторое время шумела Одесса, но до погромов не дошло. Прошло, как многие другие сенсации. Пошумели и забыли. Всё же это не дело Бейлиса. То был Киев – а это всего на всего – Одесса, хотя и значительный город на карте России. И тем более – не дубоссарское дело, послужившее прелюдией к кровавому кишинёвскому погрому 1903 года.
Об еврейских погромах писали выдающиеся русские писатели, общественные деятели. Владимир Набоков:
«Над еврейским населением России снова нависла чёрная туча. С юга приходят вести о погромах. При государственном хаосе сейчас едва ли возможно ожидать точных и проверенных данных и правильных цифр о пострадавших. От этого жертвам не легче, а они насчитываются тысячами. Погромы происходят не только там, где хозяйничают банды разбойников. К великому несчастью для евреев, дело не только в погромах. Страшны, бесчеловечны и невыносимы для нормального человеческого чувства эти проявления зверства, бесконечно жалки их несчастные и невинные жертвы. Всякому понятно, что нет и не может быть такой организованной власти, которая сознательно допускала бы расправу с частью населения и не признавала бы первой своей задачей обеспечить жизнь и безопасность всего этого населения. Идеологов лозунга «бей жидов» можно найти только в тёмных низах и только среди людей, находящихся с этими низами на одном моральном уровне или извлекающих из этой психологии свой личный интерес. Опасна в распространении психология, которая и сводится не к оправданию погромов, а к «объяснению» их. И результатом такого «объяснения» является другая психология – психология пассивного отношения к вздымающейся волне антисемитизма. Ни один уважающий себя политический деятель, ни один достойный уважения публицист не станет требовать пересмотра еврейского вопроса, отмены черты оседлости и других ограничений».
Известный публицист Моисей Гольдштейн:
«То, что стало азбукой в уголовном праве – что за величайшее преступление человека не может отвечать никто, кроме него самого, что вызвало бы возмущение, если бы за преступника был осуждён его дядя, или племянник, или кузен, - то сделаться азбукой и в отношении целого народа. Народ не может, и не хочет, и не должен отвечать за те или другие действия тех или других евреев».
Подали жалобу монархисты города министру юстиции с указанием на похищение и убийство мальчика евреями.
Доклад «топтунов» Анжея и Коваля прокурору одесской судебной палаты, сообщили, что толпой неопытных христиан руководит монархист из Питера Чернов, человек интеллигентный, старается придать этому делу «ритуальную» подкладку. Эту версию подхватили реакционные монархического толка газеты Одессы. «Объективные» данные подбрасывали заинтересованные в запутывании дела люди, старающиеся увести от действительных похитителей подозрение.
Одесская прокуратура сообщала в вышестоящие органы юстиции, что никакой речи о ритуальном характере убийства нет и быть не может.
- Господа! Господа-гимназисты! Не устраивайте из благородного собрания бордель мадам Лещинской, - пытался Илья успокоить собравшихся на сходку друзей-гимназистов.
- Лучше к мадам Двэжо, - встрял Мишка Зильберман.
- Ты бы молчал, Мишка-бабник. Твой отец застукает тебя у мадам Двэжо, надерёт тебе задницу, - комментировал заправский хохмач – Хаим Зарудный.
- Нет, не застанет. Он ходит к мадам Лещинской, - ответил гордо Мишка.
- Господа! Прекратите балагурить. Мы читаем серьезную литературу, а вы тут ерундой занимаетесь, - попросил Илья.
- Давай, продолжай. Про «девочек» поговорим другой раз, - резюмировал самый авторитетный среди друзей-гимназистов, Сенька Вахмистров.
- Продолжаю. - Илья открыл книгу на закладке и громким голосом продолжал чтение:
«Одесса была постоянным предметом забот правительства.
Видя успех учреждения главного училища или Лицея, вскоре приобретшего большую доверенность, Монарх, для упрочения его быта, указом от 10-го января 1819 года, данную на 10 лет привилегию о взимании с отпускаемой за море пшеницы по две с половиной копейки серебром от четверти, продлил на всё время существования в Одессе порто-франко.
