кидало такое же обвинение в лютеран, большинство лютеран клеймило кровавым наветом католиков.
Что же дало нам следствие? Ничего. Тело не нашли, свидетелей опрашивали бегло, не по делу, а по возможности найти подтверждение сумасбродной идее кровавого навета. Как провели дело отдельные полицейские чины? Халатно. Кто несёт ответственность – господин Маковский. За что господин Маковский в ответе – за то, что не раскрыто преступление, за то, что не найден похищенный ребёнок или, не дай Бог, его тело? Кто похитители, где преступники – в ответе Маковский.
Мы тут слышали речи общественного обвинителя, прокурора, истца. И что мы услышали – дать утешение несчастной матери, Антонине Стрижак. Несчастная мать нуждается в утешении, но не в жертвоприношении, не в осуждении невинного. Легче ей от этого не станет. А невинный человек, пользующийся уважением и почитанием гражданского общества Одессы, понесёт наказание за несовершенное преступление.
Вы обратили внимание, как вела себя достойная женщина - мать пропавшего, я подчёркиваю, пропавшего, а не погибшего, ребёнка, Варфоломея Стрижака. Она сказала святые слова: «Я выплакала все слёзы. Мне моего дорогого сына, любимого мальчика никто не вернёт. Я хочу только знать, где и кто его убил, если, не дай Бог, его убили». Могут ли понять её следователь, газетные писаки, собирающие сплетни и слухи, создавая свои подмётные статейки. Она ни разу не произнесла ни одного слова против господина Маковского. Святая женщина.
Марк Соломонович Гольдштейн долго и значительно говорил о Маковском, о его деле, об отношении простых грузчиков к подзащитному.
- Объявляется десятиминутный перерыв, - судья стукнул деревянным молотком по столу, встал и вышел из зала суда, захватив с собой папку с делом Маковского.
Присяжные заседатели тоже дружно встали и вышли из зала суда.
После перерыва, присяжные заседатели и судья заняли свои места, когда в зале, наконец, удалось установить тишину, судья, обращаясь к Марку Гольдштейну, сказал, что тот может продолжать своё выступление.
- Господин судья, господа присяжные заседатели, я продолжаю своё выступление в защиту всеми уважаемого господина Маковского. (Марк Осипович Гольдштейн, когда готовился к этой защите, досконально изучил речи защитников Бейлиса – адвоката О. О. Грузенберга и присяжного поверенного А. С. Зарудного. Грузенберг выступал на заседаниях суда два дня с короткими перерывами в течение пяти с половиной часов, Зарудный – два часа. Марк Гольдштейн понимал, что одесская аудитория – не киевская, не выдержит таких длинных речей, поэтому он старался сократить своё выступление до предела. И всё же его укороченная речь длилась почти час).
- Я продолжаю. Мы отметили, как по святому звучали слова несчастной матери, потерявшей сына. Мы должны ей поклониться в ноги. Мы разделяем горе с несчастной женщиной – матерью. Но что мы имеем в деле обвинения господина Маковского, на основании которого его судят за не совершённое преступление. То, что он не совершал этого ужасного, по словам обвинения, ритуального убийства, мы и разберёмся с вами, уважаемые присяжные заседатели.
Я спрашиваю, в чём человек провинился? Я не говорю про уважаемого судью, но само обвинение считает твёрдым это положение? Вы слышали собственными ушами, что говорил прокурор и гражданский истец. Зло – это не то, что входит в уши, а то что выходит изо рта. Они говорили, что, так как мальчик пропал – это факт, что пропал он перед самой еврейской Пасхой – это факт, что приносили и уносили большой чемодан в квартиру Маковского – это факт, что уносили чемодан два еврея – это факт, что при обыске на квартире Маковского обнаружили подмётное письмо – это факт, но то, что из этого следует, что Маковский умертвил мальчика, чтобы взять у него кровь для мацы, то - это досужий вымысел обвинителей. Я обращаюсь к господину прокурору – почему Вы не проверили все пекарни Одессы, где выпекают мацу, чтобы обнаружить в ней кровь. Я не говорю про кровь невинного христианского младенца - Варфоломея, а хотя бы следы любой крови и не только человеческой. Отчего вы молчали и не действовали, как положено по принятому в Российской империи процессуальному праву. Почему вы не нашли ни чемодана, ни людей, которые, как предполагают, евреев, уносили из квартиры Маковского этот чемодан. И что было в том чемодане. От одного того, что этот чемодан был тяжёлым, не следует, что там был труп пропавшего мальчика? Почему Вы об этом не сказали ни слова. Обвинение представляет это судебное дело, как само собой понятное дело о ритуальных убийствах евреями в религиозных целях. Но мы рассматриваем не мировое дело об отношении евреев к применению крови в ритуальных целях, а дело одного обвиняемого в предполагаемом убийстве – Маковского.
Займёмся обвинительной речью и вы увидите, до какой степени, по моему твёрдому убеждению, не пытаясь даже продумать и проверить до конца, каким образом строится обвинение против господина Маковского, прокурор сказал – «глас народа – глас Божий», что народ в городе шумит, требует наказания «этих жидов – живодёров», «они распяли нашего Христа». (Марк Гольдштейн хотел сказать, что Иисус сам был евреем, и выступал как сектант против существующей в те времена официальной иудейской религии, но передумал, не хотел втягивать аудиторию в теологический спор).
Получается, что обвинение строится на мнении толпы, а не на Законе. Что говорил обвинитель, что Антонина Стрижак, бедная женщина, и сама не твёрдо знает, где её дети находятся в данное время. Это мотив обвинения? Я Вас спрашиваю, уважаемые господа присяжные заседатели?
Гражданский истец утверждает, что данное дело - предумышленное убийство, значит люди заранее обдумали, договорились. Что в подтверждение этого – найденная в доме Маковского при обыске записка Главного раввина Центральной синагоги. Но где убили, в каком месте, почему таскали туда-сюда большой тяжёлый чемодан, где следы крови на месте убийства, когда ни крови, ни самого места убийства нет и быть не может, потому что не было самого убийства. Защита имеет право защищать, имеет право обвинять, но не имеет права привлекать людей к суду за недобросовестное или, чего хуже, за предвзятое отношение к подозреваемому. Я не могу привлечь их на скамью подсудимых ибо это зависит от прокурора, от власти, а не от защиты.
Господа. Полицейские чины под давлением не самой лучшей и не самой многочисленной части нашего общества раздули это дело, нет и не может быть веры к таким блюстителям порядка, но один из них, следователь, Никита Савельевич Заруба, ни в одном из документов следствия не написал, что доказано о виновности Маковского в похищении и убийстве Варфоломея Стрижака.
Господа, когда я защищаю дело, особенно такое сложное, ответственное, мне некогда думать о том, чтобы с кем-нибудь спорить, кому-нибудь сказать неприятность, колкость, ни прокурору, ни следователю, ни истцу – это ни к чему, потому что это только отвлекает ваше внимание от дела. Я буду строго корректен, приличен, если я скажу в мягкой форме, что, к сожалению, тот или другой участник дела, не закрепил тех следов, которые было необходимо легко сделать? Что же Вы видите? Где труп? Где место убийства? Где следы крови? Где свидетели убийства? Где экспертиза почерка Главного раввина? Кто, как и когда передал Маковскому записку от раввина? Почему верят в какую-то записку, если она написана Главным раввином на русском языке с грамматическими ошибками?
Обратите внимание, господа присяжные заседатели, на стиль записки, которая выдвигается обвинением, как доказательная сторона. Слово «Бог» в записке повторяется полным написанием и с маленькой буквы. Это недопустимо по еврейским религиозным источникам. Я уже не говорю про грамматические ошибки. Как-то: «русский» с одним «с», «миссия» с одним «с», «деение» - вообще безграмотно и т.д.
Масса провалов в следственном деле.
Можно ли принимать серьезно слова истца, сказавшего:
«Дело Вашей совести обвинить или нет подсудимого, но нужно признать факт ритуальных убийств, если не Маковский, то вообще евреи виноваты в убийстве мальчика в ритуальных целях».
Я отмечаю каждую мелочь, каждую подробность. Это очень важно в таком деле.
Обвиняющая сторона не раз останавливалась на «известных фактах ритуальных убийств», ссылаясь на дела средневековья. В те мрачные времена мракобесия сжигали на кострах не только евреев, виноватых в «ритуальных убийствах», но и ведьм-женщин, привлекаемых по наветам заинтересованных мужчин в уничтожении неугодных им женщин. За последние 200 лет ни одно «дело по ритуальному убийству» не было доведено до логического конца, не было доказано его осуществление. И самое удивительное, что упоминалось здесь даже дело Бейлиса, как доказательство возможного использования
