отряд на перебежку.

Но только он это сделал, кто-то больно рванул его за руку, словно хотел остановить. Михаил даже оглянулся. Но тут же упал. Пули горячим ливнем зажужжали вокруг него. Стрельба громовым шквалом заполнила уши. Ермачок лежал рядом с немецким пулеметом и, бледный, смотрел на Михаила. Видя, что Михаил собирается переползать, Ермачок снял свой ремень и туго перетянул руку командира выше локтя, чтоб кровью не истек. Быстро поползли в глубь леса, уже не обращая внимания на пулеметный огонь, рвавший землю, крошивший листву и ветви деревьев. Остальные бойцы, поняв, что командир ранен, подобрались поближе и ползли кучнее, все время посматривая на Михаила. Заметив, что за командиром остается на траве кровавый след, Ермачок достал из кармана неприкосновенный запас перевязочного материала и за первым толстым деревом быстро сделал перевязку.

— Дальше лес густой. Рванем? — кивнул Михаил товарищам.

— Иного выхода нет, — ответил Саша. — Но найдем ли тех ребят?

— Попробуем! — ответил Михаил и побежал в чащу старого елового леса.

Здесь деревья надежно укрывали партизан от глаз и от пуль врагов, которые бесновались, исходя истошным пулеметным огнем, бросали гранаты, орали на весь лес. По лесу, как и прежде, шли они, видимо, очень медленно, потому что и стрельба и крики быстро отставали от партизан, теперь бежавших уже во весь рост.

Лес становился гуще и сырей. Сосен совсем не стало. Все чаще среди ельника стали попадаться поляны, поросшие ольхой, — явный признак заболоченности. Наконец еловый лес совсем кончился, и пошел густой невысокий ольшаник вперемежку с лозняком.

Вдруг сбоку из лозняка послышался окрик:

— Миша! Ермачок!

Все узнали голос сибиряка.

— Ефим! — ответил Михаил. — Ты не ранен? Один? Где отряд?

— Все здесь! — ответил Ефим. — Скорей сюда. Тебя командир зовет.

— Командир зовет? — удивился Михаил и дал знак своим остановиться здесь и занять оборону.

В гуще лозняка Михаил увидел Ефима и остальных незнакомых ему партизан. Ефим и еще двое стояли как на боевом посту — винтовки наизготовку. А остальные склонились над раненым.

— Осколок из ноги вытаскивают, — тихо пояснил Ефим подошедшему Михаилу, кивнув на раненого, лицо которого было закрыто плащ-палаткой. Двое держали его за руки и за ноги, а третий чистил рану. Осколок весь в запекшейся крови уже лежал на траве. «Хирург» присыпал стрептоцидом рану, которая начиналась выше колена. И начал бинтовать. Марли хватило только на первый слой. Дальше пришлось заматывать изорванной нижней рубашкой, которая, вероятно, бы когда-то белой.

— Рваная рана, вот что плохо, — закончив свое дело и рукавом вытирая лоб, сказал «хирург». Приветливо кивнув Михаилу, он добавил: — Командир хотел тебя видеть. Но сейчас он, наверное, без сознания.

Открыли лицо раненого. Михаил вздрогнул. Подбежал. Да так и упал на колени, припав к бледному, заросшему щетиной, но такому знакомому лицу полковника Стародуба.

Нежно, почти не прикасаясь, Михаил обнял того, кого считал утраченным навеки. Потом порывисто встал и поочередно перецеловал всех незнакомых ему, но ставших сразу близкими бойцов.

— Где вы его нашли? — спросил он радостно.

— Это он нас нашел, а не мы его, — ответил «хирург».

Снова прострочил пулемет, ближе, чем прежде.

— На носилки! Пошли! — скомандовал Михаил. — Пулеметчики! Один вперед, второй позади. Автомат — со мною. Остальные по бокам. Ефим, Саша — в разведку. Идите все время впереди в полукилометре. Если нарветесь на засаду, старайтесь уходить без выстрелов.

— Да, ввязываться в бой нам теперь невыгодно, — заметил «хирург». — Только бы оторваться.

Но оторваться отряду от фашистов не удалось. Видно, слишком важным был пущенный под откос эшелон и неутолима ярость фашистов.

Уходя из-под обстрела, который теперь приближался круто загнутой подковой, отряд Михаила Черного вышел из большого леса и углублялся в поросшее кустарником болото.

Без собаки немцы шли вслепую. Но к ним, судя по густоте огня, все время прибывали новые силы. Линия облавы расширялась, постепенно затягивая в петлю всю окрестность.

Теперь у партизан был только один путь, вперед, по болоту. А оно, как на зло, становилось все более топким. Кустарник редел и наконец совсем кончился. Перед остановившимся отрядом открылась широкая, до самого горизонта, чистая болотистая равнина. Лишь кое-где на ней зеленели островки, поросшие лозняком или ольшаником.

— Топь, — упавшим голосом определил вологодец. — Непроходимая смертная зыбь.

— Еще раз скажи про смерть, и я тебя расстреляю, чертов паникер! — зло бросил Михаил и, приказав отряду сделать привал, пошел с Ефимом по берегу трясины.

А стрельба позади становилась гуще, сильней. Слышались уже отдельные зычные выкрики немецких командиров.

«Видно, они-то знают местность. У них карта. Вот и загнали нас в трясину», — думал Михаил, зорко рассматривая болото.

— Кладка! — обрадованно воскликнул Ефим и указал Михаилу на полузатопленные в черной жиже ольховые жерди, сложенные одна за другой в виде узкой тропки, ведущей в середину трясины, к большому острову, поросшему седым лозняком.

— Тропинка косарей, — догадался Ефим.

— Как же они оттуда сено носят по этим жердочкам? — не поверил Михаил.

— На санях возят, зимой, когда болото промерзнет.

— Вообще-то похоже, — согласился Михаил. — Но если мы заберемся на тот остров, то уж оттуда нам возврата не будет.

— Зато и фашиста ни одного не пропустим к себе, пока будем живы.

— Пока будем живы… — тихо, печально, однако с какой-то угрозой в голосе повторил Михаил. — Правильно, Ефим. Окопаемся. И будем эту тропку держать на мушке.

— Да можно и тропу-то убрать. Кто пойдет последним, потянет за собой жердь, передаст впереди идущим. И так всю дорогу унесем с собою на остров. А новую пусть попробуют построить, пока у нас есть патроны.

Глядя на спасительную тропку, Михаил прищурил левый глаз и тихо процедил:

— Они-то могут и не делать такой кладки, с воздуха достанут. Поставят миномет и смешают этот островок с грязью.

— А что ж делать? — развел руками Ефим.

— Да что ж, идти на остров, — прислушиваясь к выстрелам, теперь уже совсем близким, ответил Михаил. Ты иди, проверь эту кладку до самого островка, а я приведу отряд. Если что не так, выйди навстречу.

Лавиной стрельбы, трескотни, окриков и посвистов приближалась к болоту немецкая облава.

— Как на волков идут — с шумом и гамом! — заметил вологодец.

— Это они нас отпугивают, чтоб самим не напороться на засаду, — ответил ему автоматчик из нового отряда, оказавшийся его земляком, высокий, очень спокойный боец Ваня Торопов. — В лесу они воевать не любят.

— Но вот же идут! — грустно возразил Ермачок.

Раздалась команда: «Вперед!» И отряд направился по кладке в глубь болота. Впереди теперь только двое самых сильных бойцов несли носилки с раненым. Михаил пристроился на полпути о бок кладки, стоя на специально захваченной из лесу валежине. Он держал винтовку наизготовку и зорко осматривал опушку, с которой только что ушли. Если вдруг высунется из лесу немец, его надо снять одним выстрелом. Перестрелки сейчас, пока отряд на переходе к острову, затевать никак нельзя. Враги могут перестрелять во мгновение ока партизан, растянувшихся цепочкой и не имеющих возможности залечь.

Последними шли двое — северяне Василий и Ваня. Пройдя первую кладку, они с огромным трудом вытащили ее из черного, засасывающего болотного месива и передали вперед. Тяжелая, облепленная