— Миша! — шепнул Ефим и спрятался за стволом толстой березы. — Смотри, они!

Михаил и сам уже видел группу людей, быстро пробиравшихся по опушке с противоположной стороны поляны, по тому самому месту, откуда только что пришел и его отряд. Их было пятеро. Все в старой, заношенной красноармейской форме. Четверо несли на самодельных носилках раненого или убитого. Они с винтовками. И только пятый, шедший позади и все время тревожно оглядывавшийся, был с автоматом.

— Да-а… — тяжело вздохнул Михаил. — Им не отбиться с таким вооружением!

— Может, мы вместе с ними займем оборону, — высказал предложение Ефим.

— У них раненый. Пусть уходят. Мы сами… — Михаил замялся и уверенно закончил: — Сами разделаемся со всеми собаками.

— Смотря сколько этих двуногих собак! — качнул головой Ефим.

— Им покажется, что нас много, если начнут стрелять совсем не те, за кем они гонятся. Хорошо бы две винтовки перенести вперед, в конец поляны, и ударить в лоб. Пошли Ермачка и Сашу.

Ефим, несмотря на кажущуюся неповоротливость, очень быстро сбегал к дереву, за которым залегли два стрелка, и, передав приказание командира, вернулся.

— Хорошо бы переброситься словцом с ребятами, — с трудом переводя дыхание, кивнул Ефим на пятерку, которая уже прошла мимо, не подозревая о неожиданной поддержке.

— И сам думаю, — ответил Михаил, — да слышишь, скулит, сволота. Если бой не затянется, мы их догоним. А в случае чего ты один побежишь к ним на связь, уговоришься о встрече. Сам назначишь место. Только насчет численности отряда, ты… того… лучше приври. Может, перейдут к нам, их мало.

— А вдруг у них где-нибудь большой отряд?

— Ну, значит, мы к ним придадимся, — не задумываясь, ответил Михаил. — Это ж не позор. Особенно, если у них хороший командир. На вот, отнеси им стрептоцид, для ран хорошо. И бинт… — И, почему-то краснея, Михаил тут же пояснил, откуда все это у него. — Это мне Эля дала.

Понимая состояние друга, Ефим сразу переменил разговор. Он предложил весь запас еды передать незнакомым партизанам, так как им теперь нельзя появляться в селах, пока не пристроят раненого.

— Гу-аф! Аф! Аф! — вырвалось на поляну хриплое и остервенелое.

— И лает-то по-фашистски! — поднимая винтовку, промолвил Михаил.

Но не успел он взять пса на мушку, как раздался одиночный винтовочный выстрел. Михаил увидел, что это стрелял красноармеец, снявший винтовку с плеча одного из четверых товарищей, несших раненого.

Пес взвыл, но еще быстрее устремился по следу. Лаял он теперь не так громко, но еще злее, еще оголтелее. Теперь его снова не было видно. Он бежал по лесу.

«Умно уходят ребята! — оценил Михаил. — На поляну выходили специально, чтоб своим следом выманить собаку на открытое место и убить. Жаль, промазал стрелок».

Совсем близко, на скрещении следов двух отрядов, пес опять поднял свой голос на весь лес. Вероятно, увидел наконец тех, кого преследовал.

«Собака — друг человека! — скептически подумал Михаил, спокойно поднимая винтовку. — Друг… а гонится за человеком так, словно хочет проглотить его живьем. Нет уж! Собака становится тем, кем ее делают люди — другом или врагом!»

На мушку выскочила серая с бурым отливом огромная овчарка. Уши черные, навостренные. Глаза горят раскаленным стеклом. И вдруг она словно сорвалась в очередном яростном прыжке и распласталась, больше не тявкнув. Тут же упал ведший ее на поводу немец автоматчик. И тогда поляну раскололи почти одновременно два выстрела.

— Ты был так уверен во мне, что стрелял сразу в немца, — дружелюбно покосился Михаил на сибиряка и поднял руку, дав знак не стрелять.

Но стрелять пока было не в кого. Немцы не показывались.

— Что, он был один? — удивленно спросил Ефим.

— Нет, Ефим! — печально качнул головой Михаил, чутко прислушиваясь к лесным шорохам позади себя. — Беги! Что бы тут ни творилось, беги к тем ребятам. Ну!

Ефим растерянно развел руками и рванулся было выполнять приказание. Но Михаил сам его остановил крепким дружеским объятием.

— Здесь может быть всякое, Ефим! — сказал он сурово. — Пес лаял не на партизан, он подавал сигнал немцам, которые пошли в обход.

— Ух ты! — схватился за винтовку Ефим. — И верно. Не дураки же они идти следом. Тогда жалко, что мы здесь не всем отрядом.

— Наоборот, хорошо. Там и мины и оружие. Если что… сколотят новый отряд…

— Да это так. Это верно, — согласился Ефим.

Не успели они распроститься, как над поляной рванул дробный, словно барабанный бой, стук двух пулеметов. Стреляли откуда-то из-за спины, совсем близко. Ясно было, что палят немцы туда, откуда раздалось два партизанских выстрела.

«Пока что бьют вслепую», — понял Михаил и рукой дал знак своим не подниматься и не отстреливаться, чтоб не обнаруживать себя.

Низко пригнувшись, он подбежал к пулеметчику и жестом увлек за собой. Таким же образом он снял всех остальных стрелков и кустарником быстро повел их в том направлении, куда ушел Ефим. «Надо собираться в один кулак, — решил Михаил. — Так будет легче отбиваться. И раненому будет безопаснее со своими».

На пути попался ручеек, за которым предстояло пробежать метров сто по открытой местности. Ефим пробежал. Михаил это видел. Но теперь там скрестились две пулеметные трассы, которые словно задались целью скосить кустарник — единственное прикрытие для партизан, которые рискнут перебежать поляну, чтобы оторваться от врага.

Михаил оглянулся на своих, глазами показал следовать его примеру: повесив винтовку за спину, а запас патронов взяв в левую руку, вошел в ручей и поплыл, отталкиваясь свободной рукой и ногами. Весь отряд последовал за ним. Пулеметная стрельба на поляне стала еще яростней, еще беспощадней. Там, где несколько минут назад зеленели густые ольховые кусты, теперь у самой земли торчали белые обшарпанные ветки. Взорвалась граната, потом еще и еще. Немцы прочищали себе дорогу.

У берега, в зарослях осоки, Михаил поднял голову, чтобы осмотреться. За огромным пнем лежал немец в каске и стрелял из пулемета. За ним зеленела фигура второго немца, который, вероятно, подавал ленту. Ясно было, что и эти стреляют не по цели, а лишь «прочищают» лес.

Проследив глазами за вьющейся по лесу лентой осоки, Михаил понял, что ручей огибает подковой выбранную пулеметчиком позицию, поэтому дальше ползти в воде невозможно. А лежать здесь тоже долго не придется. Сейчас фашисты натешатся, кончат свою косьбу и пойдут во весь рост. И уж конечно, увидят в ручье группу партизан.

Оглянувшись, Михаил кивнул Ермачку, мол, следуй за мной. И пополз по осоке в направлении к пулемету.

Когда ползешь, когда подкрадываешься к врагу, который держит тебя под страхом смерти, сердце бьется вдвойне сильней и, кажется, выдает тебя своим стуком. В ушах стоит сплошной гул и звон. Но не робей, ты слышишь его только сам, а враг увлечен своим делом, стрельбой. Стрелять, особенно если тебе не отвечают тем же, очень интересно. Выпускай ленту за лентой, смотри в звенящий, ревущий, гогочущий лес и воображай, что там где-то валятся снопами неприятельские отряды. Сыпь, нажимай.

Видно, такими героями и чувствовали себя сейчас двое пулеметчиков в капустно-зеленых мундирах, но только до той самой минуты, пока с совершенно неожиданной стороны на их головы не обрушилось по винтовочному прикладу. Немецкий пулемет утих лишь на минутку. А потом он повернул в обратную сторону, где на поляну уже выходили автоматчики, и ударил им в упор.

— Ганс! Доннер веттер! — заорали с противоположной стороны поляны, видимо уверенные, что пулеметчик Ганс, увлекшись, стал стрелять по своим. Немцы, вышедшие было на поляну, попадали. Одни быстро уползли обратно в лес. А некоторые так и остались там, где залегли…

«Этот пулеметчик с напарником или шел вслед за собакой и проводником, или мы не заметили, когда он оторвался от своих и перебежал поляну, — размышлял Михаил, стараясь определить, остался на их пути кто-нибудь из немцев или нет. — Попробуем рвануться к густолесью». И взмахом руки Михаил поднял свой