проспекта Мира, до того самого места рядом с бывшим магазином «Журналист», где почти всегда толчется народ, который хочет сдать или снять квартиру. Но сейчас было еще рано. Кажется, я погорячилась. Надо куда-то себя девать и прийти сюда часа через два. Мне захотелось есть. Я зашла в булочную, купила плюшку и пакетик сока. Плюшка была свежая, с пылу с жару. Ах, как давно я не ела плюшек! Глеб их терпеть не может, а я обожаю! Особенно налегать на плюшки я, конечно, не буду, но сейчас, в ознаменование новой жизни, можно. Сашка, пусть твоя новая жизнь будет такой же восхитительной, как эта плюшка, пожелала я себе.

– Извините, девушка, – обратилась ко мне пожилая, очень полная женщина. – Вы не знаете, где тут толкучка квартирная будет?

– Вон там! – ответила я с полным ртом. – Только сейчас еще рано, никого нет. Я сама туда собиралась…

– Вы сдавать или снимать?

– Снимать!

– А что вам нужно?

– Комнату или однокомнатную квартиру.

– А вас много?

– Я одна. А вы сдаете?

– Да, хочу сдать, только на один месяц. Я к сыну уезжаю. Чего квартира зря стоять будет. У вас прописка есть? Вы москвичка?

– Да. Я ушла от мужа, и мне нужно где-то жить. Но меня месяц вполне устроит, я за это время что-то решу…

Женщина смотрела на меня с сочувствием.

– А паспорт показать можете?

– Ну конечно! А у вас где квартира, далеко?

– На Большой Бронной.

– Здорово. А сколько вы хотите за месяц?

– Думаю, долларов двести.

– А у вас что?

– Однокомнатная, но очень большая и в хорошем доме.

– И можно прямо сегодня переехать?

– Сегодня? Я вообще-то послезавтра только уезжаю. Послезавтра вас устроит?

– Нет. Никак не устроит, мне даже ночевать негде.

– Ну, может, у подружки какой перекантуетесь?

– Нет, не могу.

Женщина в задумчивости смотрела на меня.

– А заранее заплатить можете?

– Хоть сейчас.

Мне так хотелось уже где-то обосноваться! Наверное, можно найти жилье и подешевле, но, пока есть деньги, не буду мелочиться, поживу месяц, а там будет видно.

– Ну ладно, давай знаешь как сделаем, ты прямо сейчас ко мне поедешь, я тебе за ширмой постелю, а послезавтра я уеду и деньги возьму только с послезавтра. Годится?

– Конечно! Спасибо!

– А как тебя звать?

– Саша.

– Очень приятно. А я Нина Николаевна.

– Мне тоже очень приятно, – А вещи твои где?

– Да у меня вещей – одна сумка. Я ее потом заберу.

– Ладно, поехали.

Я поймала машину, несмотря на возражения Нины Николаевны. Мне хотелось поскорее увидеть свое новое обиталище.

Квартира оказалась просто роскошной, и дом был из тех, что в советские времена считались престижными.

– Бывший цековский дом, – пояснила Нина Николаевна. – Мне эту квартиру старший сын купил. Нравится?

– Очень. И не надо никакой ширмы, я на кухне могу спать, у вас тут диванчик хороший.

– Ну дело твое. Просто неудобно мне было на кухню тебя запихивать.

– Понятно, – улыбнулась я. – Тогда, Нина Николаевна, я смотаюсь за вещами? Вот пока оставлю вам задаток, пятьдесят баксов.

– Хорошо, остальное отдашь перед моим отъездом, договорились?

– Конечно.

– Ты езжай, а я пока тебе тут все приготовлю.

Прежде чем забрать сумку из камеры хранения, я приобрела сотовый телефон «Самсунг» – крохотную серебристую игрушку, а потом отправилась в супермаркет, накупила всяких вкусностей, чтобы и самой поесть, и милую хозяйку угостить. Что ж, в новой жизни мне сразу повезло, а это доброе предзнаменование!

Как это ни дико, я ощущала настоящий прилив сил и бодрости. Вовсе не чувствовала себя разбитой, хотя не спала ночь. Странно… Наверное, подспудно я торжествовала, что это я бросила Глеба, а не он меня. Недаром же мне в последний год часто снилась эстафета… Вот сон и сбылся, я передала палочку неведомой Яне. Интересно было бы на нее взглянуть, а впрочем, ну их всех к черту. Я начала новую жизнь, и прошлому в ней нет места!

Нина Николаевна ждала меня с оладушками из кабачков и свежим крыжовенным вареньем, но и мои деликатесы встретила благосклонно.

– Ты вроде сказала, что от мужа ушла? – полюбопытствовала она.

– Да.

– А по тебе незаметно. Или он у тебя плохой был? Хотя что я, разве ж от хороших уходят? Он что, пьяница?

– Да нет, просто мы рано поженились и надоели друг другу.

– Он небось другую завел, а ты удрала? С утра пораньше вещи на вокзал отвезла и комнату снимать побежала… Что ж, дело твое, вмешиваться не буду, мало ли что на свете бывает. Вот у меня трое детей, дочка и два сына. Дочка хорошая, в Риге живет, замужем за латышом. Старший сын тоже путевый, головастый, деньги лопатой гребет и меня не забывает, а младший – горе одно… пьянь, хулиган, а вот веришь, люблю его сильнее всех, все про него понимаю, а ничего с собой поделать не могу. Он уж все с себя пропил, даже квартиру спустил, жена его давно бросила, он в Пензу подался, к дружку какому-то… Вот я к нему и еду. Он пишет: приезжай, мама, я теперь за ум взялся, жену нашел – с ребеночком, правда, но это ничего… Только мне плохо верится, что он надолго в ум вошел. Не такой человек. Мне уж дочка и старший сын говорят: брось, мама, что ты от себя отрываешь, он же все равно пропьет. А я не могу, сердце-то болит. Хорошо вот надоумили меня на месячишко квартиру сдать, я эти денежки ему свезу, все помощь будет. А старший мне деньги в руки не дает. То есть нет, он мне все покупает, ничего не скажу, не жалеет, видишь, квартиру какую подарил, обставил, холодильник, телевизор, стиральную машинку – все купил, продукты каждую неделю с шофером присылает, а когда и сам завозит, и если что мне надо… А живых денег не дает, боится, я все Юрке отошлю. Но я пенсию свою стараюсь не тратить, коплю помаленьку, и вот еще двести долларов, не с пустыми руками к Юрке-то поеду. Болит у меня за него сердце…

И все-таки я везучая! Всю жизнь мне везет на хороших людей. Плохих тоже на моем пути немало попадалось, но хороших все-таки больше. А сколько добрых душ было среди на первый взгляд осатаневших теток-челночниц! Никогда не забуду, как в варшавской ночлежке на меня напал в дым пьяный, омерзительный мужик, он уже повалил меня и рвал кофточку, а моя соседка, вроде бы циничная, на все плюющая сучка, огрела его бутылкой, и мы с ней вдвоем улепетывали ночью по незнакомым улицам.

А потом плакали, обнявшись, на каком-то холодном полустанке, потому что в той жалкой дыре оставили