Я смотрю на него удивленным взглядом, ничего не понимая.
— Вы понимаете, Борниш? — бросает он. — Вы даже не можете понять!
Он снова начинает ходить по кабинету из угла в угол.
Я пытаюсь успокоить его:
— Патрон, но мы возьмем Жирье, как только захотим, и, может быть, даже с Бюиссоном.
Повернувшись ко мне и выпучив глаза, он ревет:
— Плевать мне на Бюиссона и на Жирье тоже, вы слышите, плевать! Мне нужна эта тварь Жиральди, и немедленно! Он мне дорого заплатит!
— Да в чем, собственно, дело, патрон?
— В чем дело? Сейчас я вам объясню, Борниш, — говорит он.
Он возвращается к столу, садится в кресло, выдвигает ящик и достает из него досье зеленого цвета, что означает запрет на пребывание в данной местности.
— Борниш, — продолжает Толстый подавленным тоном, — если вам не удастся немедленно арестовать Жиральди, то я человек конченый. Я подписал ему собственной рукой разрешение на пребывание в Париже, с которым он разгуливает вот уже три месяца. Если ПП поймает его вместе с Жирье, я человек конченый. Теперь вы понимаете?
Теперь я прекрасно все понимаю. Толстый дал Жиральди разрешение на пребывание в Париже, не ознакомившись с его личным досье, то есть невзирая на заочный приговор к двадцати годам каторжных работ. Это в высшей степени неосторожно.
Я еще могу согласиться с тем, что каждая полицейская служба имеет своих осведомителей и ведет самостоятельную борьбу против бандитизма, порой подкладывая свинью своим коллегам из других служб. Это нелепо и противоречит здравому смыслу, но это так. Но допустить, что у Толстого есть свой личный, персональный осведомитель, работающий за нашей спиной, не лезет ни в какие ворота. Подобный макиавеллизм выше моего понимания.
Между тем я стою перед серьезной дилеммой. Если я арестую Жиральди, то Жирье может что-то заподозрить и исчезнуть. Если я арестую их обоих, то я боюсь, что уже не скоро выйду на Бюиссона. А если их арестует ПП, то у Толстого будут большие неприятности.
Я осторожно спрашиваю:
— Патрон, вы уже получили информацию от своего протеже?
— Нет, — вздыхает Толстый. — Он поклялся мне, что сообщит о Жирье, как только выйдет на него. Вчера вечером он позвонил мне, но, разумеется, ни словом ни обмолвился о своем рандеву в «Терминусе» и о своих контактах с Матье и Жирье.
— Может быть, он ждет более подходящего момента?
— Вы шутите, Борниш? В любом случае я больше не могу позволить ему разгуливать с моим разрешением в кармане. Я вызову его к себе и упеку за решетку на двадцать лет. Я покажу ему, как издеваться надо мной… Впрочем, ничего другого не остается.
Он вытирает платком вспотевший лоб и тяжело вздыхает. Нахмурив брови, он придвигает к себе досье Жиральди и открывает его. Он с яростью хватает копию разрешения на пребывание в столице, рвет ее на мелкие клочки и бросает в корзину.
— Пойдите выбросьте мусор, — приказывает он мне.
Когда я возвращаюсь с пустой корзиной, он говорит по телефону.
— Это он, — шепчет Толстый, прикрывая мембрану рукой.
Он спокойно и дружелюбно беседует с Жиральди, как со старым добрым знакомым. Толстый неподражаем, когда хочет усыпить бдительность противника. Но как только он вешает трубку, он снова дает выход своему гневу:
— Через час этот мерзавец будет здесь, и тогда мы посмотрим, на чьей улице будет праздник. Приготовьте мне протокол и приказ о взятии под стражу. Вы увидите, как я с ним расправлюсь.
Я возвращаюсь в свой кабинет, где Пуаре с ликующим видом ждет поздравлений.
— Патрон доволен? — спрашивает он меня.
— Еще бы. Он просто на седьмом небе от счастья.
Лицо Пуаре расплывается в широкой улыбке, и он с гордостью переводит взгляд на Идуана, склонившегося над кроссвордом. Я добавляю:
— Он также сказал, что в будущем, когда ты будешь знакомиться с досье преступника, тебе следует обратить внимание на то, имеет ли он разрешение на пребывание в данной местности. Жиральди, например, не имеет такого разрешения, но ты не обратил на это внимания.
Пуаре перестает улыбаться.
Я беру досье Жиральди, вставляю в пишущую машинку протокол и начинаю печатать приказ о взятии под стражу.
Ошеломленный Пуаре спрашивает меня:
— Вы хотите упрятать его за решетку?
— Да.
— Вот те на!
Я перечитываю извещение о заочном осуждении Жиральди в Марселе и неожиданно меня осеняет. Я снимаю телефонную трубку:
— Роблен?
— Да.
— Борниш. Мне нужна справка. Когда вы получаете извещение об осуждении, вы сразу пересылаете его или сначала передаете в группу Пети для обработки?
— Это зависит от обстоятельств. Почему тебя это интересует?
— Потому что в досье я не нашел печати отдела распределения, ни номера, ни даты, ничего.
— В каком досье?
— В досье Марка Жиральди.
— Секунду.
Минуту спустя я снова слышу голос Роблена:
— Дело в том, что это извещение не проходило через отдел распределения. Пуаре пришел за досье как раз в тот момент, когда мы получили извещение.
— Хорошо. Спасибо.
Едва повесив трубку, я несусь со всех ног в кабинет Толстого и сообщаю ему, что ПП ничего не известно о прошлом Жиральди.
— Так что вы можете не волноваться, патрон, — утешаю я его.
К Толстому моментально возвращается весь его апломб.
— Хорошо, — говорит он, — в таком случае мы отложим взятие этого мерзавца под стражу.
Охота за Жирье продолжается.
32
«Птичья харчевня» — очень спокойное и тихое заведение, расположенное на берегу Марны. Зал ресторана просторный, заканчивающийся в глубине эстрадой, предназначенной для воскресных балов. Кухня превосходная, а комнаты отеля очень уютные.
Радушный хозяин спешит мне навстречу, когда я вхожу в сопровождении Марлизы. Я старательно заполняю регистрационную карточку, записав вместо своего имени имя одного известного журналиста из
