Генерал-адъютант подробно описывал о нежелании командующего Маньчжурской армии вступать в бой с главными силами врага, пока не будет накоплено достаточных сил для одержания победы. «Но я сумел переломить это нежелание Куропаткина и корпус Штакельберга, уже спешит вам на помощь. Правда, командующий дал генералу указания при столкновении с противником не рисковать своими резервами, но я убежден, что японская пехота не выдержат удара наших сибирских молодцов».
Последние слова пробуждали в сознании Макарова очень скверные предчувствия, от которых он всячески открещивался, но к возможному возникновению которых, готовился. Столкнувшись с откровенной неготовностью артурской эскадры к войне на море, Степан Осипович не очень сильно надеялся, что положение дел с готовностью в Маньчжурской армии обстоит лучше.
Адмирал, умолчав об этом факте перед Кондратенко не потому, что он ему в чем-то не доверял. Наоборот, он был очень доволен, что имеет столь грамотного и опытного начальника штаба, за спиной которого в мирное время можно было себя чувствовать как за каменной стеной. Макаров радовался тому, с какой энергии и энтузиазмом, Кондратенко взялся за подготовку наступления на врага и одновременно, бывший сапер с головой ушел разработку плана по возведению позиций Зеленых и Волчьих горах. И потому, видя все это, адмирал не желал вносить в душу своего подчиненного ни единой капли сомнения, которое могло пагубно сказаться на окончательном результате их работы.
«Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть» – почему-то вспомнились Макарову пушкинские строки, и моряк горестно улыбнулся – приму и это грех на свою душу, но исключительно ради дела.
Чутье на различные гадости исходящие от подковерных игр высокого начальства не обмануло адмирала. Идущий спасать Артур генерал Штакельберг, испытывал двойственное чувство от полученного им приказа Куропаткина. С одной стороны он был рад стать спасителем Артура, но с другой, Георгий Карлович был не прочь использовать хитрую лазейку в приказе командующего, позволяющей ему спокойно отступить, не доводя дело до решительного сражения с врагом. Подобная двойственность изначально обрекала генерала на отказ от активных действий, и заставляла занимать сугубо выжидательную позицию, ориентируясь исключительно на действия врага.
Генерал Кондратенко был полностью лишен подобных настроений. Получив приказ командующего, он с головой ушел в работу и блестяще с ней справился. Учтя горький опыт недавнего сражения под Кинчжоу, генерал уделил особое внимание артиллерии, которой отвадилась главная роль в предстоящем наступлении.
Все батареи прибывшие на перешейк, по приказу генерала были размещены на закрытых позициях, тщательно замаскированных от глаз вражеских наблюдателей. Это полностью исключало возможность их быстрого уничтожения, как это было при Фоке, когда орудия стояли на открытом пространстве и чуть ли не колесо к колесу.
Так же большое внимание было уделено боезапасам батарей. Помня, как в самый ответственный момент сражения за перешейк русские орудия замолкали из-за элементарной нехватки снарядов, Кондратенко распорядился, чтобы у каждого орудия к началу наступления был двойной запас снарядов. Одновременно с этим, расширяя боевое сотрудничество армии и флота, Кондратенко попросил Макарова оказать поддержку в виде посылки к Кинчжоу канонерок, и адмирал охотно удовлетворил эту просьбу.
Утром 22 мая, к перешейку подошли сразу три канонерские лодки артурской эскадры и огнем своих орудий принялись громить японские позиции с фланга и тыла. Залпы корабельных орудий гармонично вплелись в грохот русских батарей обрушивших свой огонь на врага. Попавшие под двойной удар, японцы в панике разбегались в разные стороны, спасаясь от разящего огня русской артиллерии. Укрывшись от бомб и шрапнели во всевозможных щелях и недавно отрытых траншеях, они старались непременно высунуться наружу, и яростно сотрясая штыками и саблями, продемонстрировать противнику свой несломленный самурайский дух.
Не имея тех сил, которыми обладал генерал Оку перед битвой за Кинчжоу, Кондратенко отказался от повторения планов врага, готовя свое контрнаступление. Свой главный удар, он решил нанести на своем правом фланге, ограничившись вспомогательным ударом в центре перешейка и демонстрацией силы на левом фланге.
В течение полутора часов русские орудия громили вражескую оборону, сосредоточив свой огонь по блиндажам противника и его артиллерийским батареям. В борьбе с последними, большую помощь пехотинцам оказали моряки. Все японские орудия находились на закрытых позициях, что сильно затрудняло контрбатарейную борьбу артиллеристам полковника Ирмана, которому Кондратенко доверил нанесение основного удара. Для зашедших же с тыла вражеских позиций канонеркам, это не представляло большого труда. Быстро выявив месторасположение артиллерии противника, они принялись методично уничтожать одну за другой вражеские пушки.
Появление русских канонерок у берегов перешейка Квантуна, было вторым серьезным проколом в работе японской разведки успешно действовавшей в Артуре с начала войны. Просмотрев постановку мин «Амуром» в начале мая, шпионы микадо так же не смогли вскрыть приготовления русских канонерок к выходу в море. Вернее сказать, они недооценили те изменения, что произошли в эскадре с приходом Макарова.
Действуя по шаблону, японцы привычно ждали поступление известий о готовящемся выходе в море кораблей от словоохотливых денщиков, писарей и прочих нижних чинов штаба любящих козырнуть своей приближенностью к большой начальственной тайне. Так было при Старке, Алексееве, Витгефте, но никак не при Макарове. Сумев за время своего короткого командования существенно повысить боеготовность экипажей кораблей эскадры, адмирал мог отправлять их в поход в любой нужный ему момент, если сделать это позволял прилив.
Отдав приказ о выходе канонерок поздно вечером, Макаров добился полной внезапности появления канонерок в районе Кинчжоу. Совершив ночной переход в порт Дальний, канонерки прибыли к месту боя в точно назначенный Кондратенко срок.
«Бобр», «Гиляк» и «Отважный» в течение час беспрепятственно громить тылы японских войск, пока не подошли вызванные по радио японские канонерки. Их было четверо, численный перевес ничуть не испугал русских моряков. Прекратив обстрел берега, они быстро развернулись навстречу врагу.
Стремясь полностью использовать против русских кораблей свое превосходство в артиллерии, японцы наступали на противника не привычным кильватерным строем, а уступом. Возможно, это был и правильный тактический ход, но как оказалось в дальнейшем, он имел самые негативные последствия для японцев.
Едва только корабли стали сближаться и открыли огонь друг по другу, неожиданно прогремел мощный взрыв. Это находящаяся на левом краю канонерка «Атаго» наскочила на притаившуюся под волнами мину. Чья она была японской или русской было не суть важно, хотя обе стороны в своих рапортах дружно отнесли её к России. Контр-адмирал Вирен, стремясь подчеркнуть успех руководимым им отрядом, капитан первого ранга Цоси, из стремления сохранить честь мундира.
Главное заключалось в том, что получившая смертельную пробоину по правому борту «Атаго» была вооружена восьмидюймовыми пушками, что полностью меняло весь расклад сил в сражении. Оставшиеся в строю «Акаги» и «Удзи» со своими трехдюймовыми орудиями не могли противостоять «Бобру» и «Отважному» обладавших девятидюймовыми пушками. Лучший выход из сложившегося положения было отступление, чем японцы не преминули воспользоваться.
Однако просто так отступать перед противником, для моряков императорского флота означало потерять лицо перед своим адмиралом Того, жестким и нетерпимым к проявлению любых человеческих слабостей командиром. Поэтому, выйдя из зоны огня русских канонерок, лидер японских канонерок «Хей-Йен», принялся обстреливать корабли противника из своих десятидюймовых орудий.
Огонь с дальних расстояний не был коньком мастерства японских канониров и, выпустив по врагу почти весь свой боезапас, «Хей-Йен» покинул поле брани, так и не добившись значимых результатов.
Отлив окончательно развел враждующие стороны, но к этому моменту, схватка на берегу уже вступила в свою кульминационную фазу. В отличие от русских, японцы не успели укрепить свои позиции рядами колючей проволоки и главный упор своей обороны сделали на пушки и пулеметы. Расположенные на закрытых позициях батареи и укрытые в блиндажах пулеметы вполне могли сорвать атаку русской пехоты, но двойной артиллерийский удар поставил жирный крест на японской обороне. Когда огонь русской артиллерии прекратился, многие батареи были приведены к молчанию, блиндажи разрушены прямыми попаданиями снарядов, а что уцелело, уже не могло остановить наступление солдат противника.
Претворяя в жизнь принцип массивного удара Клаузевица, Кондратенко ради достижения двойного перевеса на участке нанесения главного удара, сняв войска со своего левого фланга. Это был большой риск и, находясь на одном краю оборон, Роман Исидорович постоянно думал про другой. Ему стало чуть легче, когда по телефону доложили о прибытии на левый фланг канонерки «Гремящий», чьи мощные пушки должны были отбить у японцев любое желание атаковать русские позиции.
- Спасибо морякам, они сегодня сделали все, что могли для нашего успешного наступления. Теперь дело за нами – молвил Кондратенко, внимательно рассматривая из-за передового окопа в бинокль за стрельбой артиллеристов.
- Вы бы ваше
