Лили лежала на своей кровати с задернутым кружевным пологом. Глаза закрыты, но даже сквозь полупрозрачную ткань видно, что она не спит. Бедняга. Так расстроилась, где уж тут заснуть.
— У вас здесь не занято?
Не самая удачная шутка. Лили не отозвалась.
Не дожидаясь приглашения, я откинула легкую завесу и присела на край постели.
— Я знаю, ты не спишь.
— Нет, сплю. — Лили перекатилась на другой бок, подставив мне спину, свернулась в тугой клубок, из середины которого торчала голова плюшевого медведя. — Уходи.
— Никуда я не уйду, — прошептала я. Не знаю, может, я не то сказала, но тогда мне казалось, что ей нужны были именно эти слова: — Я с тобой, Лил. И всегда буду с тобой.
Долго мы с ней так просидели. Я гладила рукой бледно-лиловое одеяло, а Лили старательно сопела, делая вид, что не обращает на меня внимания. Словно единственный человек, которому стоит доверять, — это она сама. Разве можно ее винить? Я не всегда была с ней честна. Возможно, я ошибалась, полагая, что кое о чем лучше молчать.
— Я просто хотела уберечь тебя, — тихо начала я. — По себе знаю, что значит быть одной, когда некому защитить тебя от монстра под кроватью.
— Нет у меня под кроватью никакого монстра, — глухо пробурчала Лили в плюшевую медвежью шкуру.
Я ненатурально засмеялась:
— У меня под кроватью тоже не было никакого монстра. Это просто так говорят.
— Сама знаю. — Лили на мгновение замерла. Даже дышать перестала, явно решая, сказать или нет. И сказала: — Папа — монстр?
Что ей ответить? Да. И нет.
— У папы своеобразные представления о жизни, Лил. Это не значит, что он монстр, но иногда он делает страшные вещи.
— Ненавижу его!
Это было сказано с такой свирепостью, что я растерялась. До сих пор Лили проявляла не более чем вежливое безразличие к отцу. Сайрус мало занимался ею, когда та была маленькой, а когда Лили, подрастая, сама пробовала наладить отношения, то неизменно натыкалась на стену и со временем привыкла жить в доме, где папа — всего лишь финансовая опора. Он приносил домой деньги, каждый вечер за ужином сидел напротив нее, но делами ее почти не интересовался, и Лили научилась отвечать ему тем же. Она не была папиной дочкой. Но ненавидеть его у нее причин не было.
— Ничего подобного, — возразила я.
— Ненавижу! — Лили рывком села. — Он ударил тебя! Как он мог… как это вообще можно?..
— Все не так просто, как кажется. — Я ласково сжала ей руку. — Я тоже часто бывала не права. И потом, я уже не та женщина, на которой он когда-то женился.
— Как это? — Лили провела рукой по щеке, словно вытирая слезы, хотя глаза у нее были сухими.
Я криво усмехнулась.
— Хочешь — верь, хочешь — не верь, но твоя мамаша была когда-то довольно симпатичной девицей.
Лили даже рот открыла.
— Да ты что, мам? Ты же красавица! Все девчонки говорят. А мама Эмбер даже сказала, что папа женился на тебе, потому что ты была самой красивой по эту сторону Миссисипи.
— Вот именно — была. Теперь все в прошлом, Лил.
— Да ла-а-адно! Тебе всего тридцать один. — Лили заглянула мне в лицо: — Ты правда очень красивая, мам. Если папа думает по-другому, он просто слепой.
— Ты у меня добрая девочка. — Я похлопала ее по руке.
— Ты что, мне не веришь? — Недоумение Лили было искренним. — Точно, не веришь. Как же ты сама себя не видишь? Другие видят, а ты не видишь?
— Ну, хватит, — одернула я Лили. Не слишком строго, но та все равно отодвинулась. — Это глупо.
— Но я только хотела, чтобы ты знала, что…
— Лили, прекрати! Не имеет значения, как я выгляжу. Главное — это ты. Единственное, чего я хочу — и всегда хотела, — это чтобы ты была счастлива. Вот и старалась оградить тебя от… — Подыскивая нужные слова, я раскинула руки, словно собралась обхватить всю нашу поддельную жизнь. — От этого.
Изо всех сил прижав к себе медведя, — у того даже лапы вздулись как сосиски — Лили долго вглядывалась в меня. Я буквально видела, как бегут мысли в этих чистых глазах. Наконец решение было принято. Лили отложила медведя и протянула ко мне руки. Я сжала ее пальцы, а Лили сказала:
— Надо было мне рассказать. Я переживу.
— Но…
— Я хочу знать правду, — потребовала Лили.
— Ты не понимаешь, чего просишь.
— А вот и понимаю! — Глаза у Лили сузились. — Может, я еще маленькая, но я же не дура.
Она потянула за рукав моего свитера, на запястье открылись три желтые отметины от старых синяков. Сайрус всего-навсего схватил меня сильнее, чем рассчитывал, а в итоге осталась улика, которую приходилось прятать.
— Пустяки. — Я спустила рукав на место.
— Ладно. — Лили снова плюхнулась на постель, натянула одеяло до самого подбородка. — Уходи.
Я оказалась на распутье. Можно было продолжать делать вид, что все у нас в порядке; продолжать драить дом, который медленно, но неуклонно полз в пропасть. А можно было признать, что наша жизнь — только видимость, тонкая пленка улыбок и лжи. Глядя на маленькую, скорчившуюся под одеялом фигурку, я поняла: с враньем надо кончать. Иначе Лили перестанет мне верить. И тогда я ее потеряю.
— Что ты хочешь узнать? — чуть слышно выдохнула я.
— Все, — решительно заявила Лили.
Я зажмурилась. Может, передумает? Нет, она не отступится. В моей дочери была такая сила, о которой я сама могла только мечтать.
— Ладно, — выждав несколько мучительных мгновений, уступила я. — История не очень красивая.
— Ну и что.
— И рассказывать я не умею.
— Мама! — Лили повернулась ко мне: — Хватит искать отговорки. Я хочу знать.
— Почему?
Лили в раздумье закусила нижнюю губу. Вздохнула:
— Потому что некому было защитить тебя от монстра под кроватью.
У меня сжало горло:
— Хорошая моя…
— Наверное, теперь уже немножко поздно, — продолжала Лили, — но ты один раз сказала, что иногда человеку только и нужно, чтобы его выслушали. Ну вот, я слушаю.
Когда мне было столько, сколько Лили, я даже не сомневалась: меня никто не слушает. Я давно называла собственную мать по имени, и не потому, что та этого хотела, а потому, что не очень-то она была похожа на настоящую маму. Подружкам их мамы пекли печенье, заплетали косички; моя же не делала ничего такого. Дескать, от печенья я разжирею, а моим патлам никакие косы не помогут. А уж как она меня поносила… Поначалу я страшно обижалась, а когда подросла и стала понимать, что она творит, почти перестала обращать внимание. Просто держалась подальше от нее, а заодно и от остального мира.
Как-то раз Бев обозвала меня мышью — и это еще довольно ласково, учитывая ее обычный лексикон. А потом, когда я свела знакомство с живой мышкой, мне это сравнение даже понравилось. Я бы с радостью
