ваша разведка всё знает? А где, скажите на милость, господа, теперь ваши штабы и разведки? Выходит, большевички умнее вас оказались…

– Да, да, есаул, вы правы. – Барановский резко встал. – Все погибло. Теперь пуля во лбу приятней виселицы или омерзительных пыток… Слишком много на нашей совести грехов. Что мы оставили после себя, есаул, что?

– Хватит, поручик. Мне вашей истерики только не хватает! – повысил голос Бочкарёв. – Оставьте в покое оружие, оно вам ещё послужит, а что касается грехов, то я вам их отпускаю. Мне кажется, господа, что не всё ещё потеряно, тем более что большевики не смогут пройти на Колыму: через две-три недели вскроются реки и в тундру носа не сунешь. Однако в имеющиеся в нашем распоряжении дни мы должны до наступления весеннего паводка быть далеко от этих неблагодатных мест… Есть надёжные люди. Выступать будем через пару дней. Курс – к границам Монголии. Вы меня поняли, господа?

– Оставьте нас в покое, есаул, – тихо отозвался Барановский, – оставьте.

– Не понимаю…

– Мы устали, Бочкарёв, – тяжело уставившись на есаула, вяло протянул Белинков, – ото всего на свете.

Носов, уловив паузу, бесцеремонно подскочил к есаулу и зашептал ему на ухо. Бочкарёв, не ожидавший такого хамства со стороны Мишки Носова, было вскипел – побагровевшая шея и гнев в глазах означились нервным тиком левой щеки, но сообщение Мишки Носова остудило его, и он воровато покосился на поляковских офицеров.

–  Откуда сведения? – зашептал.

– Нелька за стаканом водки всё сказал.

– Фросю не видел?

– Тут она.

– Ладно, иди.

Не глядя в сторону поляковцев, подозрительно наблюдавших эту сцену, Носов выскочил из яранги. Бочкарёв заторопился с объяснением.

– Опять неприятности: казачки бузят… к сожалению. Я оставлю вас ненадолго. Прошу прощения. – Набросил на плечи полушубок, взял шапку, рукавицы, козырнул и вышел. А Мишка уже тащил за шиворот опьяневшего Нелькута. Увидев атамана, к яранге спешил и Седалищев.

– Где твои собаки, скотина? – нервозно зашипел Бочкарёв на Нелькута.

– Собачки совсем устали, – пьяно промямлил Нелькут.

–  Пропади ты пропадом!.. – Бочкарёв схватил его за рукав и поволок к месту, где стояла упряжка торговца Соловьёва. – Ты, Михаил, за мной, следом.

– Понял, атаман, – шепнул Носов.

– Быстро, и ни гу-гу… – Он поманил пальцем Седалищева, бросил на нарты Нелькута и приказал: – Седаль, к утру я вернусь. Как только разделаешься с керетовскими комиссарами, пустишь в расход и этих слюнтяев, – Бочкарёв кивнул в сторону яранги, где остались Барановский и Белинков, – сомнительные…

–  Своих – и в расход? – удивился Седалищев.

– Делай, что приказываю! – погрозив кулаком, процедил Бочкарёв.

– А я, атаман, не желаю на людей офицерского звания руки накладывать! – огрызнулся Седалищев. – И прошу не забывать, что я прежде всего направлен в ваше распоряжение генеральным штабом Пепеляева для ликвидации большевистских группировок, а не для расстрелов офицеров доблестной армии адмирала Колчака. И прошу помнить, что только благодаря мне вам стало известно, что под личиной керетовских коммерсантов скрываются руководители Анадырского уездного нарревкома.

– Хватит, Седалищев, хватит! – Бочкарёв еле сдерживал себя, чтобы не залепить пепеляевскому следователю приличную зуботычину.

– Простите, – Седалищев резко оборвал Бочкарёва на полуслове, – вы напрасно теряете время. Пошлите за Гаврюхой Цапандиным, ему безразличны сословия.

– Ну ты и волк, Седаль…

– Не зубастей вас, полковник.

Шаман демонстрировал величие силы камлания над природой и людьми. Гремел бубен. Бандиты горланили песни. Шумела пёстрая разноголосая ярмарка, и всё это тонуло в разливах древнего хомуса, удивительные звуки его уносились в весеннюю даль и, вновь возвращаясь, плыли над традиционной суетой Ысыаха. Ефим Волков стоял чуть поодаль от места шаманского выступления и разговаривал с Софроном Захаровым. Софрон, как знающий нравы и обычаи местного населения, охотно рассказывал Ефиму об известной в крае семье шаманов.

– Корни семьи Винокуровых глубокие, да, видно, подгнивать стали. Время пришло. Что толку-то в шаманах?.. Один шум да крик остался. У людей тундры вера в себя появилась. А это ремесло, которое веками переходило от отцов к сыновьям, от дедов к внукам, рассыпается, как весенний лед в дружный паводок. Одно я скажу, что народ наш доверчивый. Шамана чуть ли не за самого бога принимали. Родила женщина – к шаману бегут, заболел человек – тоже к шаману. Шаман – и бог, и судья, и ещё кто его знает, кем и чем он может обернуться. Удачная или неудачная охота или кто пропал в тундре, в море, аль в полынью колымскую вместе с упряжкой провалился – все идут к шаману. А он знай стучит в холодный бубен да несёт какой- нибудь вздор в камланиях. Чем дольше камлает, тем больше плата… Винокуров не бандит. Он не грабит, не убивает, а зла принёс тоже немало. По его наговорам сколько хороших людей загубили колчаковцы… Народ наш мирный и мудрый, доверчивый и к доброте склонен. Я так думаю, Ефим, что придёт в нашу северную страну весёлое, помолодевшее время.

– Это верно, – задумчиво ответил Волков. – Через десяток лет древнюю страну Олонхо не узнать!

– Здравствуй, Ефим! – легонько Волкова толкнул Данилка. – За разговором ничего не видишь? – И смущённо заморгал густыми тяжёлыми ресницами.

Волков обнял Данилку, стал расспрашивать:

– Прикатил?

– Ага.

– Один?

– С дедушкой.

– А он где?

– В Керетове.

– Хворь напала?

– Лисья…

–  Упряжку где оставил?

– За косой.

– Правильно.

– Гавриил и Иосиф здоровы?

– Тебя поджидают.

– Нужен?

– Ещё как!

– Пойдём к ним?

– Они у Софрона собрались.

– Чай пьют?

– Не только…

Ещё с порога софроновской избы Данилка уловил этот взгляд, строгий, озабоченный взгляд Шошина. Волков в ответ безнадёжно развёл руками.

– Все глаза проглядели, – уронил досадно. – Не случилось ли чего с ней?

– Фрося – осторожный человек, – успокоил Софрон.

– Доверчивость может ей повредить, вот чего я боюсь, – сказал Шошин. Усадил Данилку рядом, пододвинул ему кружку с чаем, дал большущий кусок голубоватого колотого сахара. – Грызи!

Данилка робко прильнул к Шошину, потянулся к сладкому подарку. Присутствие стольких взрослых стесняло его. Командиры небольших тундровых формирований собрались здесь, сидели за чаем, обсуждали план действий.

– Фросю ждать не будем, – сказал Софрон.

– Остаётся одно… – Шошин собрался с мыслями. – Утром начнём. Софрон Захаров и Паша Слепцов, вы со своими группами, обезоружив конвойный отряд Седалищева, проведёте аресты здесь, в Нижних Крестах. Степан Рупочев, Пётр Гулевич, Степан Еремин и Егор Бережнов с товарищами захватывают нижнеколымский штаб. Постарайтесь, товарищи, сохранить документацию. Действовать по обстановке согласно революционной инструкции и без самоуправства… Вместе с походчанами выступят рыбаки со Становой, Курдигина и Горлы. Все они собрались у мархаяновских рыбаков. Оленеводы Иннокентия Ивановича Батюшкина, товарищи, начнут с Колымского. Люди оповещены, вооружены, упряжки подготовлены. К утру перенесём имеющийся в наличии пулемёт из Керетова сюда, в Кресты.

–  Бочкарёвский отряд малочислен, подорван и материально и морально, – добавил Софрон. – Казаки будут пьянствовать до утра. Одно меня смущает, – Софрон задумался, не решаясь сказать неточно, – Цапандин что-то крутит. Не пойму его.

– Дошлый бес, – сурово отозвался Шошин.

– Бочкарёвым будет заниматься анюйская группа Ивана Наумова, – сказал Радзевич. – Если же он предпочтёт Нижний, то эта задача перекладывается на группы Степана Рупочева и Софрона Захарова. При всех обстоятельствах, товарищи, отступать нам некуда. Всё!..

– Гаврила, – прошептал Данилка на ухо Шошину. – Дедушка ждёт.

– В Керетове?

– Знаешь? – удивился мальчик.

– Догадываюсь.

–  Секрет от него привёз.

– Какой?

– К Котельникову ходить не надо.

– Дедушка сказал?

– Да, ему кто-то внутри говорит.

– А ты слыхал?

– Нет, – смутился Данилка.

– Ты чего чай не пьёшь? Торопишься?..

– Рыбалка скоро, сети нужны.

–  Продукты и оружие есть?

– Есть! – Данилка лукаво подмигнул и озорно улыбнулся. – Твой винчестер добрый…

– Нет, Данилка, – Шошин упрямо свёл густые брови, – добрым бывает только человек. А винчестер – предмет страшный, если не для охоты. Лучше бы никогда и не пользоваться им… – Помолчал и, взглянув пристально, спросил: – На Анюйск проезд знаешь?

– По Лесоковке.

– Экспедиционный отряд Красной Армии идёт к нам. Командир отряда Байкалов. Запомнил?

– Не забуду, – твёрдо ответил Данилка.

– Ну, хорошо. Теперь вот что… – Шошин протянул Данилке тот самый свёрток, что принял недавно от Бубякина и Жиркова в стойбище Иннокентия Батюшкина. – Всякое может быть, Данилка. Сохрани…

Фросе казалось раньше, что её, как обломанную бурей ветку, течением порожистой реки несёт к гремящему впереди водовороту. А теперь, на самом краю верной гибели, её подхватили чьи-то сильные спасительные руки.

– Господи, – она облегчённо вздохнула, – что со мной? Отчего прежде я не видела такого открытого и свободного небосвода? Или это оттого, что льются волшебные звуки хомуса? Или весна? Играет солнышко, голубеет тайга в лёгкой дымке…