и имен она не запомнила. Сэр Фредерик такой-то, Его преосвященство архиепископ такой-то… Маргарет машинально рассыпалась в любезностях и в конце концов позволила усадить себя по правую руку от Роберта. В бедро уперся холодный нос обнюхивающей ее легавой - она рассеянно погладила пса, почесала ему за ушами и исторгла у хозяина удивленный возглас: - А ты знаешь, какую честь оказывает тебе этот пес? Ведь он никого, кроме меня, не признает. Недавно искусал сержанта. - Тут Роберт ухмыльнулся: - Целых два пальца отхватил! Маргарет незаметно убрала руку подальше от клыков легавой. Казалось, для Роберта увечья были главным источником веселья. Он слышал ее фамилию не раз, сам представлял по меньшей мере дюжине гостей, но так и не смог запомнить. Стараясь сохранять достоинство, она попросила его направить весточку ее домашним, потому что мимоходом успела заметить семафорные крылья возле дворца и на ближайшей горе - семафорную башню, одну из цепочки. Он выслушал ее, удивленно наклонив голову, потом щелкнул пальцами, подзывая пажа-сигнальщика, и переспросил: - Кому сообщить - Ст… Стрэнджу? - Моему отцу, - холодно сказала Маргарет, - Тимоти Стрэнджу, совладельцу дурноварийской фирмы 'Стрэндж и сыновья'. Это-таки произвело эффект. Роберт хмыкнул, поднял брови, сделал большой глоток вина, постучал пальцами по скатерти. - Тьфу ты, черт, - сказал он. - Эх, женюсь на чертовой болгарке… - Роберт!.. - одернула сидящая слева от него леди Марианна. Нисколько не смутившись, он в знак извинения почтительно поклонился матери. - Понимаю, - сказал он Маргарет, - ты просто маленькая злючка, чем все и объясняется… - Роберт написал записку и отдал сигнальщику. - Давай, парень, одна нога там, другая здесь, а не то наше солнышко надует губки. Юноша убежал, и буквально через несколько минут Маргарет услышала лязг семафорных крыльев и явственное ответное постукивание с большой семафорной башни на горе. Поздним вечером перед наступлением полной темноты из Дурноварии пришел скупой ответ: 'Сообщение принято и понято'. Из чего она заключила, что на нее гневаются. Вечер пролетел незаметно, как-то даже слишком быстро. Маргарет временами становилось не по себе при мысли, какая встрепка ожидает ее дома. За ужином последовало выступление акробатов и ярмарочных актеров. Дрессированные собаки ходили по натянутому канату, бегали на задних лапах в шотландских юбочках и бриджах, вызывая восторг гостей. Не испортило всеобщего настроения даже то, что злонравные Робертовы псы настигли и загрызли одного из четвероногих актеров. После собак выступил менестрель длиннолицый печального вида мужчина, который, явно поощряемый Робертом, прочитал простонародные куплеты, сдобренные сальностями, - Маргарет мало что поняла, но Роберт так и покатывался от смеха. Затем внесли подносы с орехами и фруктами и еще вина… Расходились далеко за полночь. Роберт отрядил двоих пажей проводить Маргарет в ее покои. Стараясь идти твердым шагом, она втайне очень радовалась, что никто из родственников не примчался забрать ее, - португальские вина, когда-то подаваемые к столу только королям и папам, оказались для нее чрезмерно крепкими. Она опрокинулась на кровать в теплом полузабытьи, бормоча слова благодарности раздевшей ее служанке, и через минуту-другую крепко спала. Проснулась Маргарет, когда уже рассвело, и долго прислушивалась к звукам снаружи. Она вновь услышала заливистый собачий лай. Пошатываясь, встала, обернулась простыней и подошла к длинному высокому окну. Далеко внизу, за чередой разновысоких крыш, она увидела Роберта - у копыт его лошади носились кругами две легавые, а сам он выезжал через один из нижних крепостных дворов с соколом на руке, который казался карликовым слепым рыцарем с богатым плюмажем. Собачий лай был слышен еще долго после того, как и псы, и их хозяин скрылись из виду. В одиннадцать утра через наружный барбикан пропыхтел 'фо-ден' с малиновыми полосами на боках, водитель которого разыскивал некую мисс Стрэндж; и вскоре Маргарет с грустью распрощалась с огромным замком Корф-Гейт. Дома оказалось, что все обстоит не так уж плохо, и боялась она напрасно; ее приключение не вызвало гнева, зато произвело сильное впечатление на все семейство, за исключением Сары. Надо сказать, на Стрэнджей мало что производило сильное впечатление; однако парбекским лордам принадлежала большая часть Дорсета - их владения простирались до Шерборна и дальше. Некогда сам Джесс арендовал у них землю, пока не скопил достачно денег для выкупа. Дядюшка молчаливо одобрил ее поступок, и всем приходилось с этим считаться. Вечером он уединился с ней, и Маргарет подробно рассказала о событиях в замке. Он попыхивал трубкой и насупливал брови, изредка задавая короткие уточняющие вопросы, выясняя уже мельчайшие детали. Впрочем, Джесс уже был на закате, здоровье его было подорвано, лицо посерело от болезни. Маргарет опять перенеслась вперед во времени. Образы замелькали в сознании с невероятной быстротой - словно при прокручивании на большой скорости ленты еще не изобретенного кинематографа. Ей вспомнилось, как она проводила время в мечтаниях, как ждала знака, что Роберт не позабыл ее. Она пыталась разобраться в своих чувствах. Что влекло ее к нему - его взбалмошность? Или откровенно-животное мужское начало в нем? Или нечто более грубое? Или ей попросту хочется продать себя за самую высокую цену, встать над другими и - в качестве владелицы Корф-Гейта - даже над собственной семьей? Она уверяла себя, что верно последнее, дабы побыстрее перестать строить воздушные замки и грезить наяву. Потому что глупо это, никогда ей не бывать владелицей огромного замка на горе! Наступила осень, полетели листья, отслужили благодарственные молебны по завершению уборки урожая. Буксировщики сплели в га ражах соломенных человечков и принесли в дом, чтобы заменить прошлогодних, которые по традиции сжигались. Маргарет дневала на кухне, надзирая за приготовлением запасов провизии на зиму: закрывали банки с вареньем, засаливали огурцы и мясо. Мало-помалу в гараж по обледенелым дорогам возвращались последние локомобили, подуставшие за сезон. Теперь настал черед им отдохнуть, получить добрую смазку, обновить покраску, полировку и как следует приготовиться к работе в следующем году. Надлежало проверить каждый болт, заменить изношенные протекторы на колесах, перебрать каждый клапан, проверить каждую передачу. Огни сварки поблескивали круглые сутки, отражаясь в темных щитках работающих в депо подмастерьев; жужжали токарные станки, тучи работников сновали вокруг ремонтируемых громадин - 'буррелей', 'клейто-нов' и 'шаттлвортов'. В рабочей силе нехватки не ощущалось: будучи монополистами в дорожных перевозках, 'Стрэндж и сыновья' в межсезонье не увольняли работников. Джесс, как и встарь, работал вместе со своими подчиненными: склонив голову к плечу, внимательно вслушивался, как звучит нутро каждого локомобиля под парами, не брезговал подлезать машинам под брюхо, определяя неполадки. Лишь иногда его скручивала боль, и он, ругаясь на чем свет стоит, уходил отдохнуть и пропустить кружечку пива, но потом неизменно возвращался. Дни стали укорачиваться, дело шло к середине зимы. До Рождества оставалась всего неделя, когда в их двор въехал легким галопом бейлиф. Дрожащими руками Маргарет взломала печати на принесенном ей письме. Увидев кривые строчки, написанные малограмотными каракулями, она нахмурилась - и вскипела гневом, когда поняла, что писал сам Роберт. Первым делом она поспешила в гараж - сообщить дядюшке. Маргарет была уже приглашена на празднование Рождества в Корвесгит вместе с сотней других гостей - по опыту прошлых лет она знала, что празднество в этом гостеприимном доме может запросто затянуться до марта. Но не успел бейлиф как следует отогреться в кухне и выпить кувшинчик теплого эля, как она вернулась с письменным согласием. На следующий день, перед самым отъездом, Маргарет снова побежала к дядюшке в гараж. Во дворе уже ждали похрапывающие лошади. Джесса она застала, как обычно, за работой: при скудном свете, льющемся через покрытые морозными узорами длинные окна в потолке, он прилаживал головку поршня. Ее пронзило острое чувство жалости, когда она увидела любимое лицо, заостренное болезнью. Вокруг его рта залегли глубокие морщины. Внезапно она расхотела ехать, но Джесс прикрикнул на нее. - И думать не моги, поезжай! - сказал он с грубым прямодушием. - Если подваливает такой случай, нечего ушами хлопать. Джесс чмокнул ее в лоб, шлепнул по заду, словно маленькую. Потом проводил до двери и прощально махал рукой, пока Маргарет не скрылась из виду; только тогда он с гримасой боли повернулся, присел на скамейку и стал тереть бок, бессознательным жестом пытаясь смягчить боль. Приступ миновал, красные круги перед глазами пропали, он вытер вспотевшее лицо и тяжелой поступью зашагал обратно - к вечной своей работе. На окраине Дурноварии Маргарет поджидал отряд сопровождения. Она дрожала от пронизывающей стужи и слезящимися от холодного ветра глазами поглядывала на конных арбалетчиков впереди и на тех, которые двигались сбоку от экипажа, настороженно оглядывая окружающие пустоши: не появятся ли разбойники; парбекский лорд предпринял все возможное, чтобы оградить своих гостей от дорожных приключений. Ехали долго, и ветер сильно накусал ей лицо и уши; подковы лошадей звенели по замерзшей дороге. В первых сумерках она вновь увидела замок - припорошенную снегом махину из серого камня на фоне свинцово- серого неба. На внешнем барби-кане решетка была опущена; здесь завывал ветер, а вверху, за крепостной стеной, огромный дворец манил россыпью горящих окон. Прибывшие толпились, кони ржали и переминались, покуда цепи лениво гремели, и решетка уползала куда-то вверх, под камень. За волнением Маргарет позабыла про дядюшку и смеялась надрывному скрипу ворот, окликам стражников на внутренних