прилежно, читала ему в долгие тихие летние вечера, а Джесс лежал на постели, наморщив лоб и думая Бог весть о чем. Но по-настоящему он так и не оправился. Позже он помнился немощным стариком - то и дело в постели, покрытый липкой испариной, желтый, и смерть витает над ним, а священник подле размахивает курящимся кадилом в тощей руке и гремит латинскими словесами… Падение прекратилось. Маргарет удивленно огляделась: она успела прожить годы в своем сознании, а комната нисколько не изменилась. Глаза на изможденном лице отца, освещаемом лампой, все так же беспокойно бегали; сидящая у постели старушка Сара, низенькая и толстая, все так же взволнованно ломала пальцы. Отец Эдварде по-прежнему нараспев читал по книге в своей руке, а орарь был все так же натянут; огонь в лампе опять горел ровно и ярко в весенних сумерках. Она воровато вытерла платком лицо и покрепче сжала колени, чтобы унять дрожь. В последнюю неделю стало совсем худо. На дом словно наползла черная туча, в этих стенах воцарился ужас… Маргарет даже в мыслях тщательно избегала точного слова. Стали происходить 'ненормальные вещи' - вот максимум, на что она решалась. По ночам вдруг раздавались загадочные шумы и стенания, кто-то скрипел ступеньками лестницы, и всем было не по себе, словно по дому бродили призраки давным-давно совершенного злодейства, неотмщенного и непрощенного… Как-то раз Джесс внезапно в ужасе приподнялся на постели и стал размахивать руками, видя перед собой что-то невидимое. В другой раз служанка взвизгнула, натолкнувшись на столб холодного воздуха в пустой кухне. Раз пол закачался под ногами Маргарет должно быть, вышла какая-то неполадка со Временем, и она вдруг увидела, как впереди по воздуху скользит она сама - то есть ее двойник, живой призрак… А потом дядюшка стал беспрестанно произносить вслух имя Маргарет. Племяннице поначалу думалось: не меня ли он все зовет? Нет, не ее. Руками он будто что-то отталкивал - нечто невидимое, а расширенные от страха глаза следили за дребезжащими от весеннего ветерка медными висюльками на канделябрах, за желтыми бликами от раскачивающихся ламп - отсветы метались по чеканке на камине и на спинках кровати. Сара решила, что хозяин зовет локомобиль, - бедняжка, он теперь боится своего любимца: его грозная тень мерещится хозяину, когда качаются лампы и побрякивают канделябры. Хотя нет, чего хозяину бояться 'бурреля', тот надежно заперт в депо. Если уж он и боится какого локомобиля, так это 'Холодной Бесс'. Есть у буксировщиков такая легенда про исполинский черный локомобиль, который несется в ночи с зажженными передними фонарями, с неугасимым бешеным огнем в топке. Когда-то, никто уж и не помнит как давно, действительно существовал локомобиль под названием 'Холодная Бесс' - где-то далеко на Западе. Его водитель снял предохранительный клапан, чтобы выиграть пари на скорость ну паровой котел и взорвался, отправив его к праотцам; но с тех самых пор в недобрый час можно услышать, как 'Холодная Бесс' несется в ночи, грохоча колесами незримого дорожного поезда, и ее леденящий душу гудок прорезает погруженную во тьму округу. Нынче этой байкой только детей стращают, чтоб быстрее засыпали. Но когда сами буксировщики упоминают 'Холодную Бесс', они всегда имеют в виду смерть. Маргарет, даром что получила образование, с тяжелым предчувствием суеверно перекрестилась. 'Холодная Бесс' уже вползала в эту комнату… Все раздражавшие умирающего медные висюльки и лампы вынесли вон из комнаты, сняли блестящую чеканку с камина, набросили простыню на металлические спинки кровати, и капризный больной поуспокоился; но привидения его не оставляли. Маргарет так и чудилось, что они обступили постель и глухо перешептываются. Пятна ледяного света по-прежнему метались на лестнице, а однажды башмаки в руках Маргарет ожили, вырвались из рук и с размаху ударились о стену. Вот тогда-то и послали за священником. Свое понимание происходящего отец Эдварде выразил выбором текста для чтения. Существуют молитвы для изгнания 'Шумодела' - полтергейста; но их он пролистнул. Смекалистый священник не сомневался, чьи это происки, и потому решил совершать обряд изгнания нечистой силы. Но он ошибается, говорила себе Маргарет, ошибается… И безмолвно плакала… - А потому я заклинаю тебя, draco neguissime, именем непорочного агнца, который попирает змея и василиска, выйти прочь из сего человека… выйти прочь из храмины тела, принадлежащего Святой Церкви… Голос зазвучал приглушенней - Маргарет брали в плен новые видения. Обливаясь потом, она противилась возврату кошмара, но, как всегда случается в подобных снах, своим сопротивлением только приблизила именно то, чего пуще всего страшилась увидеть. Она спрашивала себя, а не объяснялись ли все эти постукивания, шумы, призраки… да, да, тут не обошлось без Древних Духов… за всей этой чертовщиной, возможно, стоят и они, Древние… Могут они вот прямо сейчас, под носом у священника, выхватить ее из этого мира? Неужто осмелятся? Она бессильно застонала. Да, есть народ пустоши, эльфы, и некогда они владели секретом колдовского могущества.

…Маргарет сидела на берегу. Горячее солнце напекло ей плечи, руки и колени. Как все блондинки, она загорала быстро - кожа вокруг рта, на носе и на спине давно покрылась веснушками. Ей нравился загар, нравилось печься на берегу - и она настояла на том, чтобы ее на день отпустили к морю. Условились, что туда ее подбросит Том Мерримен на своем 'фодене', а вечером он же ее заберет. Преданная Сара, громко сетуя на судьбу, протряслась всю дорогу на доске поверх груза, глотая густую пыль. За ними поспешали скачущие по ухабам машинки, ловящие ветер в паруса; Маргарет удобно вытянула длинные ноги и насмешничала над водителями карликовых парусных парокатов. В Вулворте Том сгрузил ящик с запчастями, а потом направил локомотив к берегу - в сторону Уэй-Маута. Возле города, когда 'фоден' снова поворачивал от моря и направлялся в Биминстер, Маргарет соскочила на землю, помогла спуститься Саре. В предвкушении замечательного дня она махала вслед удаляющемуся 'фодену', пока тот не скрылся в облаке пыли за поворотом. Но Саре от жары стало дурно, девушка усадила старушку под деревом, а сама спустилась вниз по склону к полосе прибоя. Она просидела под палящим солнцем до того момента, когда появилась лодка и начался переполох. Порой Маргарет задавалась вопросом: как так получается, что она оказывается в самом эпицентре неприятностей? Втайне она считала себя трусихой: в жизни все оказывалось прозаичнее того страшного, что загодя рисовало ее чрезмерное воображение. Когда, например, старому Уильяму оторвало пальцы токарным станком в мастерской, она услышала его звериный крик, видела, как все станки остановились - мастер вырубил ток аварийным выключателем и кинулся сломя голову в темноватый угол, где с почерневшим лицом стоял Уильям, зажимая кисть своей руки. Она не отвела глаз от окровавленных обрубков… Потом ей говорили, что она вела себя молодцом, можно было купаться в похвалах, но она-то знала правду. Все внутри нее в тот страшный момент переворачивалось, Маргарет едва не хлопнулась в обморок, но какая-то сила заставила глядеть… Рыбацкие шхуны принимали на борт рыбаков и туристов в Уэй-Мауте - те любовались морем, ловили камбалу и омаров, а иногда, в удачный сезон, и мелких акул - для человека они не опасны, зато охота на них - увлекательный спорт. Вот такая-то шхуна и подходила к берегу. Парню на борту смяло лебедкой руку. Маргарет пробилась сквозь мигом сбежавшуюся толпу; ей уже заранее стало дурно, но она шла, толкаемая властной силой… И вот увидела: окровавленное месиво, разорванные сухожилия, осколки раздробленной кости… Пострадавший парень держался стоически, но видно было, что он не знает, как быть дальше. В этот момент, взметая колесами песок, на берег выкатила небольшая машина, затормозила. Открылась дверца, и оттуда вышел мужчина, который направился прямиком к толпе и широкими плечами проложил себе путь в середину. Бесстрашно стоявшую рядом с раненым Маргарет он, верно, принял за акушерку или женщину, немного сведущую в медицине, а у нее горло так пересохло, что она не сумела объяснить, что он ошибается. Маргарет и не заметила, как оказалась на заднем сиденье автомобиля, поддерживая внесенного туда раненого парня. У въезда в город находилось что-то вроде крохотной лечебницы, где шесть монахов-адхельмийцев оказывали посильную врачебную помощь. Водитель привез пострадавшего туда, парня внесли внутрь и уложили на кровать… А Маргарет сидела ни жива ни мертва и думала, когда ее стошнит - сейчас или немного погодя. Потом она нашла в себе силы, выбралась из автомобиля и пошла прочь. Про Сару Маргарет совсем позабыла. У нее было такое настроение, когда всех людей она воспринимала как жалкие мешки с костями, которые того гляди разорвутся, - смерть и боль сторожат всякого. Да и сама она заключена в хрупкую оболочку, родилась в крови, лишится девичества в крови… Маргарет была в глубоком шо ке, на душе было муторно-муторно… Она вышла к многомильной береговой полосе и зашагала по берегу, идя от вершины одного холма к вершине другого, позабыв обо всем на свете, бездумно любуясь величавым пейзажем, белыми барашками на голубых волнах, игрой лучей на соленых брызгах. По сыпучей песчаной дорожке она спустилась к морю с желанием искупаться, но вместо этого зашла за куст утесника, где ее наконец-то вырвало; затем кое-как добрела до кромки воды, села на камень и надолго задумалась, поднимая камушки и швыряя их в воду. Поэтому голос дошел до нее не сразу, водитель автомобиля был вынужден повторить еще раз: - Привет!.. Маргарет устремила на него отсутствующий взгляд. Над обрывом стоял крупный бородатый загорелый молодой мужчина из тех, кто привык ко всеобщему вниманию. - Какого шута ты там делаешь? Она пожала плечами, имея в виду что-то вроде: 'Море… Бросаю камушки…' - Ну-ка, поднимись сюда. Она снова пожала