Мне говорят (а между тем Болтает вся семья), Что голос мой ослаб совсем, Что петь не должен я И что мой голос, полн былым, Быть должен, в лад скорбей, Столь горестным – столь горестным, Что тяжко станет ей. Она пошла за небосклон, Надежду увела; Я все ж любовью опьянен К той, кто моей была! К той, кто лежит – прах лучших грез, Еще прекрасный прах! Жизнь в золоте ее волос, Но смерть, но смерть в очах. Я в гроб стучусь – упорно бью, И стуки те звучат Везде, везде! – и песнь мою Сопровождают в лад. В Июне дней ты умерла, Прекрасной слишком? – Нет! Не слишком рано ты ушла, И гимн мой буйно спет. Не только от земли отторг Тебя тот край чудес: Ты видишь больше, чем восторг Пред тронами небес! Петь реквием я не хочу В такую ночь, – о нет! Но твой полет я облегчу Пэаном древних лет! Перевод В. Брюсова (1924)
В лоб тебя целую я, И позволь мне, уходя, Прошептать, печаль тая: Ты была права вполне, Дни мои прошли во сне! Упованье было сном; Все равно, во мгле иль днем, В дымном призраке иль нет, Но оно прошло, как бред. Все, что в мире зримо мне Или мнится, – сон во сне. Стою у бурных вод, Кругом гроза растет; Хранит моя рука Горсть зернышек песка. Как мало! Как скользят Меж пальцев все назад… И я в слезах, – в слезах: О боже! как в руках Сжать золотистый прах? Пусть будет хоть одно Зерно сохранено! Все ль то, что зримо мне Иль мнится, – сон во сне? Перевод В. Брюсова (1924)
Не жду, чтоб мой земной удел Был чужд земного тленья; Года любви я б не хотел
