при Каннах. А мы только плакали, да ругались, что погибла-то не армия, а — пехота. Плебеи…

А патриции-то ускакали на своих лошадях. Ну да не нам, плебеям, судить. Они ж благородные, — наша жизнь не стоит ногтя на их пальце.

В общем, после Каннской битвы все наши союзники, вся греческая мразь предала нас и побежала лизать задницу черномазым. Самое главное, что от Рима отпали Сицилия и Кампания — самые плодородные районы Республики. И настал первый Голод.

Тогда матушка собрала все, что у нас было, и вместе с другими плебейскими женщинами пожертвовала это на оборону нашего Рима. Сейчас из Рима пишут, что патрицианки вроде бы тоже отдали все свои побрякушки, но это все чушь: патриции кормятся за казенный счет из римской казны и пользуются общественными землями, как своей собственностью, а мы — плебеи принуждены крутиться только с тем, что у нас есть. Они ссыпают крошки со своего стола, а мы — отдаем последнее. Нет, Платон был — мудрый мужик…

В общем, пошли мы с братом в армию добровольцами. Поставили нам задачу — в составе Авентинской когорты очистить от черномазых Сицилию и обеспечить подвоз продовольствия в Город. В Сицилию — так в Сицилию.

Сели мы на корабли и поплыли на юг. Все море было перекрыто вражеским флотом, поэтому наш командующий — Марцелл приказал отплыть ближе к ночи — в непогоду. И вот — представьте себе: кругом гром и молнии, а дождь льет, как из ведра, — мы уже видим берег Сицилии, и тут — флот черномазых.

Мы шли с погашенными огнями, да и они двигались тайно, так что увидали мы друг друга только после того, как столкнулись чуть ли не нос к носу. Ну, у черномазых на такой случай всегда на борту балеарские пращники — как начали они по нам палить, только держись. У нас-то — пехота, к таким делам не приучена.

Ну, и первым же камнем попали в голову моему брату и — наповал. Я так разозлился — мочи нет, что вскочил и заорал, что есть силы:

— Вставайте вы, трусы! Мостки — сюда. Сейчас мы искупаем в море всю эту мразь…

Ребята тоже смекнули, что от пращи под бортом не насидишься, поднажали на весла и — прямо в борт африканской квинквереме. А там абордажные мостки через борт и — пошла потеха. Вся эта балеарская сволочь хороша лишь камнями кидаться, а как дело дошло до меча — трусы ужасные.

В общем, — сделали мы их, да и ребят наших, что были прикованы к африканским веслам — освободили. Обычное дело. Это в нашей армии мы плебеи — на веслах, а у африканцев на это — рабы. Поэтому-то черномазые и боятся драться на море: если они врываются на наши корабли, то все гребцы берутся за оружие и метелят врагов до последнего. А вот если мы забираемся к ним, мы тут же разбиваем цепи и их же гребцы бьют своих же мучителей. Африканские корабли вообще-то лучше и гораздо быстрей наших, но их собственные гребцы, стоит им заметить наши триремы, тут же бросают грести, и — дело сделано. Можно, конечно, говорить, что и мы, римляне, в этой Войне не во всем правы, но сдается мне, что черномазые успели насолить всему миру сто крат крепче нашего.

В общем, посреди драки я увидал, как один из вражеских кораблей хочет улепетнуть, покуда мы разбираемся с основною эскадрой. Да и корабль-то не такой, как все остальные — здоровей, чем карфагенская квинкверема — сущий дом на воде. Так я, чтобы не ждать мостков, прыгнул просто так и, разумеется, сорвался с высокого борта.

Так я, чтобы не упасть в море, бросил меч в воду и выбрался на борт с пустыми руками. А там, прикиньте мой ужас, не тощие балеарские пращники, а здоровенные черномазые. Сперва они меня не приметили — дождь, гроза, — сами понимаете, но потом увидали и повалили всем скопом.

А я вырвал ручку из пустого весла и на них. И, представьте себе, мой покровитель — Либер — помог мне: я попал своей деревяшкой одному из черномазых по голове, он покачнулся и крайний из гребцов удавил его собственной цепью, а другой раб откинул мне ногой меч упавшего. Ну, с мечом-то мне расклепать цепи ближайших гребцов труда не составило, а толпой мы черномазых просто размазали…

Когда дело закончилось, оказалось, что нас за это время здорово отнесло в море, а всех моряков мы по глупости перебили, так что к берегу мы подошли только под утро. Когда наши ребята увидали, что с моря к нашему лагерю ползет этакое чудище, у нас заиграли тревогу и все думали, что сейчас пойдет другая потеха. А когда поняли, что это всего лишь — я, все так удивились, что расспрашивали меня о том, как мне удалось захватить флагманский корабль черномазых с их походной казной, до тех пор, пока у меня язык не отсох. А сам Марцелл долго смеялся надо мной и приговаривал, что я — настоящий Дурак. Таких Дураков еще он не видывал, — это ж надо — бросить оружие и полезть в самое осиное гнездо африканцев с вообще — без всего! Так что после этого вся армия стала звать меня не иначе, как — Брут. Брут означает «Дурак». Центурион «Брут». А сотню мне набрали как раз из тех бывших гребцов, коих освободила моя природная глупость.

Впрочем, большинство из них погибли через какой-нибудь месяц. Черномазым не понравилась наша высадка на Сицилии, и они послали против нас целую армию. Но мы хорошо надавали африканцам по шишкам и они ушли в оборону. Вот тогда-то наш полководец, великий Марцелл, и решил атаковать крупнейшую африканскую базу в Сицилии — чертовы Сиракузы.

Сиракузы были нашими союзниками до этой Войны, да не просто союзниками, а — Союзниками!

Люди добрые говорят: вот эти вот все машины, что наш флот топят, сделаны на наши римские денежки. То, что флот черномазых в десять раз больше нашего, а всякий корабль — в сто раз лучше, было ясно сто лет назад! (Кто ж мог знать тогда, что их рабы — все за нас?!)

И вот, якобы, мы подрядили этого Архимеда, чтоб он наделал всяческих штук — топить африканские корабли. Так сей «мудрец» на наши же денежки первым делом отстроил собственную Ортигию — крепость в сердце залива. На ней установил все свои механизмы, да говорил нам при том, что это все — на случай вылазки черномазых. А денежки — прокутил!

С первых рук доложу: когда мы вошли в этот город — бедность кругом ужасающая! Ребята плевались, — местные продавали своих же детей — в шлюхи для «мудрецовых» механиков! Войдешь в один дом — стены голые, а дети муку пополам с золой жрут! Войдешь в другой — стены в росписях, а на них голые девки да мужики — черт-те чем занимаются! А кругом — позолота, сушеный изюм да фиги с финиками… Уж на что патриции — сволочи, но такого даже у них отродясь не было! Аж — ком к горлу…

Вот — вроде война, а мои мужики… Краюху своего солдатского черного хлеба напополам, и — деткам греческим, а они — как воробьи… Голодные все… Пузатые и голодные…

Зато богатеев местных мы — знатно прищучили! Я же говорил вам: думали, что у этого старика золотишко, — ежели б и вправду хоть одну золотую монетку нашли, — удавили б паскудника на веревке от его ж собственного мешка! Это ж надо, чтоб свой же народ — до такой нищеты довести?!

Вы не поверите, освободили мы всю Сицилию — за три месяца! В карфагенских крепостях там, на западе, побрыкались чуть-чуть, а так — весь остров, как перезревшая фига, сам грохнулся к нам в объятия. Вся деревня, все труженики — все за нас! Только лишь Архимед со своими дружками здесь воду мутят… Ну да, уж недолго ему… Сколько веревочка-то не вейся, а кончик-то — вот он!

Самое поганое во всем этом то, что… В общем, — предали они нас. Сперва… Сами греки говорят, что их тиран, Гиерон, был не такой. Все они — тираны — одним миром мазаны, но он хотя бы с налогов на этих «механиков» кормил простой люд. «Механикам» это все ужасно не нравилось и сразу же после Канн…

Все в те дни думали, что Ганнибал решится на штурм, и львиную часть гарнизонов — с Сиракуз, Тарента, Капуи и так далее — вызвали в Рим. А «механики» без хозяйской руки сразу же взбунтовались. Черномазые отвалили им тогда недурной куш — город весь пропах африканскими финиками, а черепками пунических амфор сегодня пора дороги мостить…

Финики… Помню день начала этой Войны. Я был тогда в школе, — так у нас прервали занятия и сказали: «Война!» Вывели всех и повели на Марсово поле — принести Присягу Республике…

Дорога шла через рынок, а там — у ворот обычные черномазые торговали своими «дарами Африки». Господи, на всех рынках перед самой Войной были сплошь «черные» — как же мы их тогда ненавидели! Вот и в тот раз, — толпа уже начала громить их прилавки, и появились судебные приставы с ликторами следить, чтобы не было мародерства. И главный ритор нам говорил:

— Мы не нарушим наших законов! Все африканское должно быть уничтожено. За каждую взятую вами «черномазую» вещь вы должны заплатить иль быть осуждены, как разбойники! Но ежели вы заплатите —